Книжная кассета «Король поэтов: пятью пять» наиболее свежее, необычное литературное книжное издание в Красноярске в конце 2012 года. Хотя бы потому, что сам конкурс проводится редко, раз в два года, но поддерживает забытый современной книжной индустрией формат кассеты. Пять авторских сборников под одной суперобложкой. Такой формат использовался во второй половине ХХ века, когда хотелось подчеркнуть, что появились новые, молодые авторы, и, может быть, полноценная книга им рановато, но заявка на неё уже подана – автор имеет право собственного голоса и претензии на читательское внимание.

Недаром некоторые финалисты конкурса за его пока ещё небольшую, восьмилетнюю, но всё уже и немаленькую историю в Красноярске, в дальнейшем плотно связали свою жизнь с литературой. Анатолий Кобезев, Светлана Ермолаева, Игорь Потехин. Рустам Карапетьян, Светлана Мель – стали членами профессиональных писательских сообществ; Дарья Верясова – студенткой Литературного института им.Горького и автором всероссийских литературных журналов; Артур Матвеев, помимо тележурналистики, увлёкся участием в литературных конкурсах «Слэм» на всероссийском и международном уровне, оставаясь неизменным организатором «Слэма» на красноярской земле. И для многих финалистов – заслуженные в конкурсе книги стали – первыми. И не устану повторять, что «Король поэтов» - в Красноярье пока единственное место, где издать свою книгу можно выиграв в конкурсе, а не за свои кровные, как принято вокруг.

Все эти годы – организацией конкурса занимается Краевая универсальная научная библиотека, а финансирование осуществляется при содействии Министерства культуры Красноярского края. Основной тираж изданий уходит по библиотекам края и, как говорят, активно используются, изучаются местными литературными студиями, которые, как правило, при библиотеках, чтобы понять: почему их стихи в основной конкурс не попали, а этих вот «везунков» пустили участвовать.

И это важно, поскольку конкурс (поэтическое состязание) «Король поэтов» ставить своей целью: объединить опыт различных студий, объединений города и края для поиска новых талантливых поэтов.

А 5-й поэтический фестиваль в 2012 году выглядел так. Из 30 приглашённых участников непосредственно на конкурс пришло 26. Очерёдность выступления традиционно определял жребий, и с ним не всем везло. Некоторые поэты могли бы более убедить зал, если перед ними не было более ярких выступлений. Но и первым выступать всегда тяжелее, им приходиться, как ни крути, быть «на разогреве». Но жребий тянули сами участники: выходя на сцену, случайным образом выбирали, кто будет читать следующим. Представим, как тяжело было убедить зал последним участникам, когда зал уже подустал.

По итогам голосования можно было проследить как частенько мнение жюри совпадало с мнение м зала. И как порой зал вначале не смог оценить потенциал некоторых участников. По итогам 1 тура образовалась явная пятёрка лидеров. Тем интереснее было следить за их перемещением в шкале оценок. Удивительно как при помощи собственных стихов и манеры держаться на сцене, можно быстро расстаться с лидерством. И ещё более удивительно, как, скажем, с 9-го и 12-го места в первом туре можно вырваться в победители. Но на то и конкурс. На то и его интрига.

Жюри, к слову, на этот раз было «королевским». В него были приглашены победители и финалисты предыдущих конкурсов: Рустам Карапетьян, Ульяна Яворская, Игорь Потехин, Ольга Гуляева, Анна Черкашина, Станислав Феньков и для основательности подкреплено заместителем руководителя литературного клуба «Аллея», придумавшего этот конкурс, и членом Союза российских писателей Михаилом Мельниченко.

Порой участники приходят на конкурс за компанию, за разнообразием, за опытом выступлений перед большой аудиторий. Тем не менее, победа автоматически накладывает ответственность, которая заставила всерьёз подытожить написанное, и к созданию книги они подходят серьёзно. Момент – те несколько дней, за которые приходиться «переворошить и мотать на ус» – создания небольшой, 40-страничной книжечки, куда надо поместить самое-самое, работа с редактором, трезвый взгляд на своё «поэтическое наследие» в «Короле поэтов» всегда за кулисами, но от этого не становится менее важным. Где-то даже наоборот… И это, как я считаю, один из основных таинств перерождения непрофессионального поэта в Поэта с большой буквы.

---

…А мне твердят: «Какую участь

Избрала ты в конце пути?

И неужель такая глупость

Могла с тобой произойти?»

Так иронично сожалея

Бросали мне в лицо слова.

Зловонным разлилась елеем

Разноголосая молва:

«Скажите, вы слыхали новость?

Какой позор! Какой обман!

Ведь у неё — где только совесть? —

Такой неслыханный роман!

Ай­яй, как это неприлично,

Ведь говорят, что там семья…»

Ах, как им всем небезразлично,

В кого вот так влюбилась я!

С притворным мне твердят участьем:

«Зачем журавль в небесах?

Синица — это тоже счастье,

Когда она в твоих руках.

Не глупо ль сердце рвать мечтою,

А жить в монашеском раю?

А чтобы чувства успокоить,

Не лучше ль завести семью,

И жить, как все вокруг, — спокойно,

Всё по часам, как у людей,

А не дразнить нас непристойно,

Смущая дерзостью своей?»

Так мне твердят. Но я­то знаю,

Как за словами о добре

Они от зависти сгорают

На добродетельном костре.

Всем говорю, кого тревожит

Мой одиночества удел:

Мне о тебе мечта дороже

Всех этих лиц, сердец и тел.

Пусть нелегко любить в разлуке,

Мне суждено твоею быть,

И наслаждаться этой мукой,

И век судьбу благодарить.

И я горда, что эту участь

Судьбой дано мне испытать.

Ну разве глупость, разве глупость

Любовь такую повстречать?

Вы, чья мораль всегда на страже,

Чей чопорных приличий свод,

Который всем судья, укажет

Любому чувству поворот,

Вы, чья любовь давно сгорела,

В лёд отчужденья превратясь,

Вы, чьё давно не знает тело

Восторга страсти, нежных ласк,

Кто, надрываясь, тащит ношу

Супружеских постылых уз,

Все вы, боящиеся сбросить

Взаимной ненависти груз,

Вы, кто своим житьем кичится

Средь гарнитуров на коврах,

Не замечая, что синица,

И та уж превратилась в прах,

Всем говорю: такая участь,

Как высший дар в конце пути.

Дай бог, чтоб с вами та же глупость

Могла еще произойти!

ЗАПОЗДАЛАЯ ВЕСНА

Что­то ты припозднилась, весна,

Снегопадом вошла, не капелью.

Ты была обновленьем красна,

Акварелью проталин и Гжелью

Ослепительно­ярких небес,

Звонкой трелью вернувшейся птахи.

Под фатой целомудренный лес

Примерял бы для лета рубахи.

Ну, а нынче — снега да снега,

Выше крыш наметало сугробы.

Вместо солнца — мороз да пурга,

Отголоски ненастья и злобы

Этой лютой сибирской зимы.

Срок её был томительно­долгим.

Только снежные тают холмы,

И хрустят ледяные осколки,

И вот­вот на реке ледоход

Воды быстрые вырвет из плена…

Пусть сейчас на душе гололед —

Будут к счастью еще перемены.

---

От дождливой прохлады юга,

Сквозь тайгу, подступившую к берегу,

Я иду к Полярному кругу,

Открывая свою Америку.

И уже на подходе к Северу

Ночь сменяется вечным вечером.

Над волнами угрюмо-серыми

Чайки клянчат жрать беззастенчиво.

А когда июльское солнце

Не найдет для ночлега места,

Торопитесь: вот-вот начнется

Наша северная сиеста.

Плюс за 30, лишь ветер как веер,

Загореть-искупаться успели?

Жаль, что Юг приходит на Север

Раз в году — и на две недели.

Север мне «до свидания» скажет, —

Что ж, пора обратно в верховья.

Лишь агат с туруханского пляжа —

Как кусочек волны в изголовье...

ПРОЩАНИЕ

Когда ты уйдёшь, не узнает никто,

Когда ты вернешься — не будет встречи.

Ты сам себе подашь пальто,

Ты сам себе устроишь вечер.

Когда ты вспомнишь летний дождь,

Когда опять не найдёшь ответа,

Ты будешь думать, что это ложь,

И в муках погаснет твоя сигарета.

Ты не знаешь, кто я такой,

И ты не видишь, что будет дальше.

Но каждый из нас — за красной строкой,

Так пусть же в игре не будет фальши.

Я говорю: «Прощай!»

Это слово звучит, как пароль.

Каждый из нас в душе — актёр.

Прощай. Играй свою роль.

ВЕСЁЛАЯ ПОМЫВОЧНАЯ

Долой зубные щётки —

Даёшь бассейн мёда:

В нём можно порезвиться,

Поплавать, понырять...

Мочалки и вихотки

В любое время года

Кусаются и щиплются,

А мы хотим играть.

А нам бы вместо мыла

Вишнёвого варенья.

От полотенец вафельных

Лицо горит огнем...

Вот вафли — это сила,

А если есть печенье,

То мыться мы не станем,

Пока их не найдём!

---

Из меня торчат в разные стороны

трапеции, треугольники и квадраты.

Углами железными мускулы все изорваны,

и кожа напитана кровью, как вата.

Каждая геометрическая фигура

старается вырваться из меня отдельно

от всех,

стремится наружу, натягивая буром

резиновую оболочку будующих прорех.

Я чувствую, как шевелится каждый угольник

внутри,

как все они связаны общей осью координат,

как все они делят меня на три:

на прошлое, настоящее, будущее и над

нами воркуют усталые птицы огня,

их крылья порхают и всполохом общим

тлеют.

Под нами жужжит чёрный поезд,

себя разгоня

до скорости осени, съЯДающей листья аллеи.

За мною стоят беспризорные дети, рыдают,

и ноздри наматывают на свои кулаки.

Вокруг плачущего ребёнка вертится мир. Летают

радиусами от его центра вселенной буйки.

А передо мною калеку жалеют —

его изуродовала змеиная ночь.

Теперь у него нет конечностей, люди лелеют

его страдания, пытаясь этим помочь.

Сложно не замечать физического увечья.

А я тоже калека. Внутри. Почему вы меня

не жалеете?

Я такой же подавленный человечек,

спрятанный в огромном золотом жилете.

Квадраты сорвались с цепи от отчаяния.

Трапеции ринулись, меня превращая в лужу.

Треугольники вспыхнули словно свеча. И я

вывалился из себя наружу —

хромой и горбатый заплаканный мальчик

с протянутой к людям дрожащей ладошкой.

Но мне всё равно никто не даёт подачек,

считая, что я недостаточно тошный.

***

не умирайте зимой

вам никто не выкопает могилу

никто не будет возиться с промёрзшей

землёй

тем более через силу

без венков без гроба

в синем пакете выбросят на помойку

как мертвого пса растроган

будет соседний бомж и только

и только тем

что он умрёт также

в мусоре и дерьме

поэтому не думайте даже

умирать по зиме.

я одинока безумно.

я неприлично глупа.

в комнате желтой сумрак.

жизни нет без тоски.

мне так всегда хотелось

мир разрубить в куски.

сделай себя потише.

впрочем, мой друг, заткнись.

в молчании все же чище.

шепотом или громом,

гробом или утробой,

морем или изломом,

но мне бы хотелось жить

все-таки. если честно,

очень хотелось бы.

ПРО СТРАХ

Как бы ты не барахтался в грязной яме —

тебе не выбраться: стены такие же грязные.

От всех усилий только слабее станет

одежда, крепким узлом на тебе завязанная.

Волосы — в камень, руки — в глину.

Ты не заметишь, как сердцем тяжёлым врастёшь

в голодную и жаждущую тебя трясину,

как станешь корнем великого дерева. Рожь

будет расти из глаз и мышц.

«Это не ты смотришь в пропасть,

а пропасть в тебя», — говорил Ницше.

Махала лопастями заря,

раздирая края у ямы,

как рану дерёт ребёнок

из любопытства, зря мы

думаем, не зарастём от

страха. «Падающего подтолкни».

Вылизывает себя плаха

в центре твоей груди.

А рядом пустая пещера,

и камнем завален вход.

Выживших после расстрела

никто никогда не вернёт.

---

SUBWAY

В какой­то подземке какого­то города,

еще не проснувшись, в восемь утра,

с вечера пьяный, с опухшей мордой

парнишка пытался себя собрать.

Сидел на скамейке, смотрел на массы

текущие по эскалатору

верх или вниз. Разные классы—

за мизерными зарплатами.

И каждый встречный противен до слёз

и близок, и дорог тоже.

Он видел вчера, наглотавшись колёс,

в зеркале эти рожи.

Один за другим по больной голове

всё цокали каблуками.

И нету различий — пусть ты в Москве,

в Саратове или в Рязани...

Всё по натоптанным траекториям —

от офиса — до могилы.

А он вспоминал и читал их истории,

как по земле носило.

Кого­то по разным бетонным коробкам,

Кого­то по городам...

Теперь — эта первая встреча в метро,

забытая навсегда.

И кажется парню, что вот уже встретились,

Поток поредеет и на перрон

В прожекторах истины и благодетели

Сойдет со скамейки он.

А граждане тянутся, что есть силы —

священная простота.

Всё так же стремятся покинуть Россию

и спрятаться за Христа.

ОВЧАРКА

Овчаркой, забытой на пол­пути,

я буду вечно к тебе идти.

Прости мненя, ну же, прости, прости

за то что учусь хреново.

За то, что услышав твоё «прощай»

я подняла этот дикий лай,

за то, что могу заглянуть за край,

чтобы вернуться снова.

Ни дождь ни собьёт, ни туман, ни дым.

Я чую всем телом твои следы.

Я буду беречь тебя от беды.

Когда я найду дорогу,

я побегу, как последний псих.

Я лягу покорно у ног твоих,

у милых, единственных и родных,

на коврике у порога.

ОТГРЫЗАЮ

Я себе отгрызаю крылья

сама

без жалости.

Поджигаю их —

сука, не заслужила!

Я в полёте и так

всегда

за тебя держалась,

а своими двумя

я и раньше не дорожила.

Мне они не нужны, родной,

я «рожденный ползать».

Эти крылья, как рудимент

за спиной болтались.

Из­за них меня били,

рвали меня на полосы,

и собак из­за них на меня,

хохоча, спускали.

Растерзаю теперь сама,

чтобы не достались

ни назойливым детям,

ни ноющим старикам.

Уже делала так...

Но лишь вспомню, как мы летали —

сразу новые крылья

колышутся

по бокам.

---

КОРОМЫСЛО

Да что ж это такое?

Только налепишь заплату, снова пробоина!

Вода потоком хлещет, а воду носить — работа

для женщин.

Повесила на плечо коромысло — а смысл?

Ношу воду вёдрами, покачивая бёдрами,

а в голове серой мышкой скребётся

мыслишка:

вот бы какого-­нибудь мужичишку

с инженерным умишком

да с чертежом на тему — как соорудить

водотаскающую систему.

Да только где ж его возьмёшь? Этот неказист,

тот нехорош,

а другой так и вовсе такой ­сякой.

И куда деваться?

Хотя всего ­то «чуть ­чуть за двадцать»,

а мужик обходит сторонкой —

ему бы за молоденькой девчонкой.

А я чо?

Коромысло на плечо — и ношу воду вёдрами,

покачивая бёдрами.

***

Когда-­нибудь я стану очень мудрой

И волосы скручу в тугой пучок,

Не буду больше прыгать глокой куздрой

И перестану думать кой о чём.

Когда-­нибудь я стану воплощеньем

Сплошных достоинств — недостатков без.

Не буду больше слушать наущений,

Которые нашёптывает бес.

Когда-­нибудь лентяйкой быть устану —

Пойду на йогу (или на ушу).

И стану улыбаться непрестанно...

Саму себя в экстазе придушу.

***

Жизни моей полотно —

серая гамма гризайли,

день или ночь — всё одно.

Вот оно, кажется, дно —

камень к ногам привязали

цепкие плети теней.

Может ли быть холодней?

Ряской покрылась вода,

и не пробиться сквозь толщу

заводи тихой пруда.

Помню, твердили: «горда» —

и убеждали: «будь проще».

Стану смиренно пуста,

свята моя простота.

Алым кармином закат

выкрасит фон поднебесья.

Мне бы вернуться назад

в яркий запущенный сад —

слепну от серости здесь я.

Краски смешай, мастихин —

станут цветными стихи.