Юбилеи

4 января исполняется 230 лет со дня рождения писателя, драматурга, дипломата Александра Сергеевича Грибоедова (1795–1829)

Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в "Московском телеграфе"…

Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…

А. С. Пушкин. Путешествие в Арзрум»

Александр Сергеевич Грибоедов – личность с особой, великой и таинственной судьбой, которая лишь постепенно по сию пору нам отрывается. Трагически погибнув в возрасте 34 лет при исполнении своих служебных обязанностей, с оружием в руках, поэт-воин, драматург, композитор, музыкант, разведчик, дипломат, полиглот и мыслитель оставил потомкам комедию столь же загадочную и, вероятно, недеоцененную потомками.

Мало кто задумывается о том, сколько десятилетий кропотливого труда потребовалось ученым, чтобы получить окончательный выверенный, хрестоматийный вариант текста комедии «Горе от ума». Сам автор вносил в текст бессолнечные замены и уточнения, комедия печаталась с цензурными искажениями и изъятиями, долгое время ходила в списках… По мнению автора книги «Творческая история “Горя от ума”» Н. К. Пиксанова, «у нас нет настоящего полного текста комедии»...

Известно, что по количеству крылатых фраз, цитат, литературных реминисценций комедия А. С. Грибоедова превосходит почти все произведения русской классики. Предлагаем вашему вниманию франменты двух статей, авторы копотых проводят параллели межлу «Горе от ума» и классическими произведниями.

Ю. Ф. Флоринская. Из статьи «Чацкий и Гамлет»

Вопрос о соотношении комедии Грибоедова «Горе от ума» с произведениями западноевропейских классиков давно находится в центре внимания отечественной и зарубежной науки. С момента создания «Горя от ума» по этому поводу высказано множество разнообразных точек зрения, нашедших в свое время подробное освещение в исследованиях Н. К. Пиксанова. Однако по-настоящему до сих пор была аргументирована лишь одна из них, утверждающая связь комедии Грибоедова с творчеством Мольера, созвучие образов Чацкого и Альцеста.

Не умаляя значения работ о роли творчества Мольера в формировании эстетических вкусов Грибоедова, о реальности родства Чацкого и Альцеста, необходимо в то же время отметить, что в комедии «Горе от ума» прослеживается влияние шекспировской поэтики, ясно ощущаются гамлетовские мотивы. Круг литературных интересов Грибоедова в силу его энциклопедической образованности не ограничивался драматургией Мольера. Грибоедов превосходно знал в подлиннике творчество крупнейших западных классиков: Гете, Шиллера, Байрона. Шекспир был одним из его литературных кумиров. Этому способствовало и окружение поэта в студенческие годы. В пору, когда только складывались его художественные вкусы и литературные симпатии, он с увлечением слушал лекции профессоров Московского университета И. Т. Буле и П. А. Сохацкого, страстных почитателей английского драматурга; их оценка творчества Шекспира в какой-то степени предугадала некоторые положения русских романтиков.

<...>

Не удивительно, что Грибоедов уже в семнадцатилетнем возрасте порицал Корнеля, Расина, Мольера за то, что французские классики «вклеили свои дарования в узенькую рамочку трех единств» и «не дали волю своему воображению расходиться по широкому полю». К моменту создания «Горя от ума» Мольер не мог уже быть для Грибоедова непререкаемым авторитетом. В этом плане показательна оценка комедии Грибоедова О. Сомовым, верно отметившим, что автор «Горя от ума» «не шел и, как видно, не хотел идти тою дорогою, которую углаживали и, наконец, истоптали комические писатели от Мольера до Пирона и наших времен. Посему обыкновенная французская мерка не придется по его комедии, здесь нет ни плута слуги, около которого вьется вся интрига, нет ни jeune premier, ни grande coquette, ни père noble, ни raisonneur <...>

Характерно и другое: несмотря на то что в истории русской критики 20-х годов XIX в. нет прямых указаний на связь грибоедовской комедии с творчеством английского драматурга, мнения некоторых ее представителей о «Горе от ума» по своему смыслу близко перекликаются с известной формулой Пушкина о том, что «лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры.

<...>

Правомерен вопрос: ощущал ли сам Грибоедов созвучие Чацкого с образом Гамлета? Есть ли какие-либо данные, подтверждающие интерес русского драматурга к судьбе датского принца? Ведь из дошедших до нас материалов известно, что Грибоедов восхищался «первоклассными красотами» «Бури»; мечтал перевести для актера Каратыгина «Ромео и Джульетту»; в «Грузинскую ночь» ввел сказочных персонажей, напоминающих ведьм из «Макбета».

Ссылок на «Гамлета» или каких-нибудь упоминаний о нем в эпистолярном и художественном наследии драматурга нет. Разумеется, из этого вовсе не следует, что Грибоедов не был знаком с этим произведением английского писателя: ведь уже в юности он знал Шекспира «почти наизусть». «Гамлет» не мог быть исключением. Тем более что в 1821 г. появилось новое издание произведений Шекспира на французском языке под редакцией Гизо, который сопроводил свой труд большой вступительной статьей о творчестве английского драматурга. Среди произведений Шекспира, подробно разобранных Гизо, была трагедия «Гамлет».

<...>

Проблема ума, волновавшая мыслителей и художников Возрождения и ставшая причиной многих трагедий той эпохи — тридцатилетнего заточения Кампанеллы, казни Томаса Мора, сожжения Джордано Бруно, преследований Галилея и Коперника, — оказалась в центре внимания русской общественной мысли после победы России над Наполеоном. В монографии о Грибоедове В. Орлов пишет: «Можно было бы привести немало данных, свидетельствующих о том, что тогда с этими понятиями («ум», «умный», «умник») соединилось представление о человеке не просто умном, но вольнодумном, о человеке независимых убеждений, провозвестнике новых идей, а еще конкретнее — о члене тайного политического общества». А Г. Козинцев, рассказывая об убийстве Кристофера Марло — современника Шекспира, приводит следующую запись, сделанную пуританином Томасом Бердом о гибели своего соотечественника: «Этот человек давал слишком много воли своему уму. Смотрите, какой крюк господь вонзил в ноздри этого лающего пса».

И. П. Смирнов. Из статьи «Горе от ума» и «Бесы»

Исследовательская традиция, которая тянется от работы Ю. Н. Тынянова «Достоевский и Гоголь. К теории пародии» приучила искать в текстах Достоевского едва ли не повсеместный слой реминисцентных значений, рассматривать авторское слово в двойном свете («точно другое под ним сидит»).

Как известно, одним из постоянных источников цитат и поводов для обсуждения служило Достоевскому «Горе от ума». Среди замечаний о восприятии Достоевским комедии Грибоедова встречаются и такие, которые адресуют нас к «Бесам».

А. Л. Бем разбирает содержащийся в черновых материалах к роману отрицательный отзыв «почвенника» Шатова о Чацком как о предтече декабристов, Чаадаева, Гагарина и других, начинавших, по убеждению этого персонажа, «либерализмом», а «кончивших антинациональностью»

И. Н. Медведева проводит аналогию между Чацким и Ставрогиным, чьим оппонентом (и двойником) выступает Шатов: «Столкновение Ставрогина с обществом Достоевский дал как современный вариант „восстания“ Чацкого, не забыв о том, что путешествовать Ставрогину перед появлением в обществе надлежало именно „три года“. Непонимание в обществе Ставрогина было все тем же (до того, что Ставрогин был объявлен сумасшедшим), но все усложнилось и углубилось. Взаимное отчуждение усложнилось и трагическим скепсисом нового Чацкого, и умудренностью „фамусовского“ общества, впавшего в репетиловщину и даже изредка готового питать к своему Чацкому „любовь какую-то и страсть“, „влеченье, род недуга“...»

Между тем следует полагать, что переклички двух текстов далеко не исчерпываются только что названными связями (к тому же толкование этих связей, принадлежащее И. Н. Медведевой, с нашей точки зрения, не совсем удовлетворительно).

Роман Достоевского строится как такая цепь сюжетных ситуаций, в которой каждое звено, имеющее фарсовую окраску, сопоставляется с формально сходным событием, влекущим зловещий исход. Достаточно сличить хотя бы предысторию Степана Трофимовича Верховенского (либеральное просветительство, участие в кружке вольнодумных говорунов, беседы которых завершались шампанским, невинные «каламбуры») и историю «бесов», чья пропаганда зовет к насилию, чьи собрания посвящены обсуждению шигалевской программы безграничного деспотизма, чей смех тождествен циничному скандалу (глава «Пред праздником»).

По этой причине мотивы комедии, просачивающиеся в текст Достоевского, получают там обычно двойную интерпретацию, обращаясь по мере сюжетного развития в свою противоположность, причем один раз они могут входить в роман как прямые цитаты, становясь вехами, оповещающими об источнике отталкивания, другой раз — законспирированно, внешне никак не соотносясь с оригиналом.

<...>

Как и в «Горе от ума», в центре «Бесов» — интрига, компрометирующая героя. Но если в начальных главах романа интрига направлена против уподобленного Чацкому Ставрогина, которому молва приписывает сумасшествие, то позднее слухи распускаются младшим Верховенским, «обезьяной» Николая Всеволодовича, и мистифицируют Шатова, обвиненного сразу в антиправительственных и в доносительских настроениях. Мистификация настигает как раз того персонажа, который, по замыслу автора, должен быть антагонистом Чацкого (Ставрогина). Показательно, что толк о безумии Николая Всеволодовича сменяется клубными россказнями о связях князя с петербургским вельможей и обрывается вместе с текстом романа: «Наши медики по вскрытии трупа совершенно и настойчиво отвергли помешательство». Иными словами, действие протекает обратно развертыванию сюжета в «Горе от ума», где первая версия мнений о Чацком объединяет героя именно с высокопоставленными кругами: «Татьяна Юрьевна рассказывала что-то, Из Петербурга воротясь, С министрами про вашу связь, Потом разрыв...». О том, что ориентация на «Горе от ума» в данном случае входила в авторское задание, свидетельствуют подготовительные записи к «Бесам»: «Об Князе слух перед приездом его к нам, об его высших связях в Петербурге, с министрами (Грибоедов)» . С точки зрения трансформации извлеченных из «Горя от ума» мотивов светской молвы интересно и то, что выразитель общественного мнения, собиратель сведений, циркулирующих по городу, — Хроникер — оказывается не отрицательным персонажем, наподобие Загорецкого, но беспристрастным наблюдателем, отчасти глашатаем авторских оценок и, наконец, лицом, «распутывающим интригу Петра Степановича». Наряду с другими темами романа дважды проводится в «Бесах» и мотив женского тиранства, определяющий отношения между Варварой Петровной и Степаном Трофимовичем, с одной стороны, а с другой — между супругами Лембке. Деспотизм генеральши Ставрогиной, долженствующий ассоциироваться скорее всего с тем «женским режимом, — как выразился Ю. Н. Тынянов, — которому подчинены персонажи „Горя от ума“», выглядит вслед за оригиналом реальной властью и обладает комической природой, являя собой изнанку любви. Во втором случае женское тиранство становится мнимым: Юлия Михайловна сама попадает в зависимость от «бесов», особенно от младшего Верховенского, доводящих губернатора до помешательства.

Переводу комических сюжетных ходов «Горя от ума» в ранг трагического повествования служит среди прочего то обстоятельство, что «высокий» герой «Бесов» — Ставрогин, повторяя судьбу Чацкого, попадает, сверх того, в ситуацию, в которой пребывал Молчалин. <...>

В то время как события и реплики «Горя от ума», имеющие целью вызывать смех, теряют в сюжете «Бесов» исходное значение, драматические мотивы пьесы, наоборот, низводятся Достоевским до абсурда и отбрасываются на смысловую переферию хроники.

Романтическое отклонение от этикетных правил, свойственное Чацкому («Я странен, а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож...»), отражается Достоевским не только в скандальных выходках «бесов» и Ставрогина, терзаемого «внезапным демоном иронии», но и в фиглярском поведении пьяного капитана Лебядкина, который дискредитирует «патетическую иронию» отчужденного от общества персонажа («... признак этих людей, — говорит Хроникер о Лебядкине, — совершенное бессилие сдержать в себе свои желания; напротив, неудержимое стремление тотчас же их обнаружить, со всею даже неопрятностью, чуть только они зародятся»).

<...> Именно двойственность героев «Горя от ума» позволила Достоевскому использовать в «Бесах» эпизоды комедии с обратным знаком. Сделав вслед за Грибоедовым главным героем романа персонажа, не поддающегося однозначной оценке, Достоевский так трансформировал семантику отправного текста, что поменял в этом персонаже соотношение положительных и отрицательных начал. Ложный смех над героем сменяется смехом ложного героя. Раскрывающий двуличность партнеров и покидающий недостойное его общество Чацкий делается неспособным к саморазоблачению и покаянию перед миром Ставрогиным. Можно сказать, что условием притяжений и отталкиваний, связывающих два текста, была типологическая близость неявных смысловых структур, из которых слагаются хроника Достоевского и пьеса Грибоедова. Невольно возникает вопрос о том, не является ли такое условие обязательным для всякого литературного «заимствования»?

Иллюстрация: А. С. Грибоедов в шляпе персидсткого сановника. Рисунок А. С. Пушкина

По книгам:

Александр Грибоедов. Неизвестные страницы великой судьбы : 225-летию со дня рождения поэта посвящается... / авторы-составители: С. Н. Дмитриев, А. А. Филиппова. - Москва : Вече, 2019. - 575 с.

Смирнов И. П. «Горе от ума» и «Бесы» // А. С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции / Отв. ред. С. А. Фомичев. — Л.: Наука, 1977. — С. 99—108.

Флоринская Ю. Ф. Чацкий и Гамлет // А. С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции / Отв. ред. С. А. Фомичев. — Л.: Наука, 1977. — С. 28—45.