Не искушай доверья моего.

Не искушай доверья моего.

Сквозь жалкое предательство друзей.

Сквозь смерть моих возлюбленных детей.

Ни помыслом, ни делом не солгу.

Не искушай — я больше не могу…

Ольга Берггольц

В «официальных» автобиографиях Ольга Берггольц писала: «Жизнь моя так счастливо сложилась, что главные даты ее, все, даже самые интимные события, совпадают с главными датами и событиями нашей страны и народа». «Мадонна блокадного Ленинграда», она воплотила в себе все противоречия советской эпохи, прошла весь путь от веры в революцию и коммунизм до тюрьмы и потери детей, от любви к Сталину до осознания кошмара, в который была ввергнута страна. Истинно народным поэтом Берггольц стала в годы блокады, разделив с ленинградцами все ужасы «смертного времени», вселяя в них надежду своими стихами.

В 1989 году в прессу впервые просочились скудные сведения о том, что ленинградская Мадонна то ли когда-то отбывала наказание, то ли была следственно-арестованной в знаменитых «Крестах». И лишь в 2009 году Управление ФСБ по Санкт-Петербургу решило рассекретить личное дело Ольги Берггольц, тогда и стало понятно, насколько трагична судьба легендарной поэтессы. По словам культуролога Бориса Парамонова, «Трагедия ее – не только личная, но общенародная, общероссийская …ее немалый талант был не то что задушен, а сужен. Она стала поэтом одной темы: противостояния, на ее творческом горизонте не осталось других тем, весь мир ушел из ее стихов – тот мир, который так красочно и щедро представал раньше. И вот эта тема противостояния поэта злым силам очень удачно легла на ленинградские, блокадные стихи, тут была мотивировка – война, которая позволила этим стихам вообще прозвучать по радио и появиться в печати. Это уже много раз говорилось – что война вдруг и неожиданно сделала легальной, произносимой правду. Но война кончилась, и Ольге Берггольц больше хода не было. Лучшие ее стихи трагедийного звучания, вызванные воспоминаниями о собственных бедах, о гибели мужа в советском застенке, о собственном тюремном опыте, по определению оказались заблокированными. Но дело и не только в этом, страшнее было другое: Ольга Берггольц просто не могла уже писать о чем-либо еще. Многоцветный мир ушел из ее стихов – тот, который так выразительно представал в стихах “На Ивана-Пьющего”. Вместо этого она стала пить сама...».

В 2015 году, к 105-летию «Музы блокадного Ленинграда» в Санкт-Петербурге тиражом в тысячу экземпляров впервые выйдет наиболее полная версия дневников Ольги Берггольц. Различные издания и ранее публиковали различные отрывки из блокадных дневников Берггольц, шокирующих в своей откровенности – но грядущая версия станет единственной полной. Автор проекта, петербургский прозаик Наталия Соколовская, говорит: «Мы собрали то, что выходило когда-то, но было замечено крайне узким кругом людей, а многие просто не подозревали, что эти тексты вообще существуют. Эти материалы, собранные вместе, дневники 1938-39-го года, касающиеся тюрьмы, дневники блокадные, дневники 1949-го года, где она пишет о сталинском колхозном ГУЛАГе в деревне Старое Рахино, собранные вместе, снабженные комментарием, снабженные ее же текстами, набросками к так и не осуществленной второй части книги “Дневные звезды”, ее письмами, избранными стихотворениями и поэмами — это все дает ощущение невероятной взрывчатой силы. Это такое письмо в бутылке, которое Ольга Федоровна когда-то бросила в это житейское море, а сейчас оно выплыло, причем выплыло в тот момент жизни общества, когда оно опять, в очередной раз, встало на распутье. И вот голос “блокадной музы” сейчас оказывается таким громким, таким слышным и таким актуальным потому, что дневники ее — о той тайной, тяжелой, закрытой, страдальческой жизни народа, которой наша страна жила все время, практически не переставая».

Мы предлагаем вашему вниманию статью петербургского исследователя творчества Ольги Берггольц С. Е. Васильева.

Вслушаемся в стихи:

А я вам говорю, что нет

напрасно прожитых лет,

ненужно пройденных путей,

впустую слышанных вестей.

Нет невоспринятых миров,

нет мнимо розданных даров,

любви напрасной тоже нет,

любви обманутой, больной, —

ее нетленно-чистый свет

всегда во мне, всегда со мной.

И никогда не поздно снова

начать всю жизнь, начать весь путь,

и так, чтоб в прошлом бы — ни слова,

ни стона бы не зачеркнуть.

Удивительно цельные по миропониманию, стих эти родились уже в конце жизни, но могли появиться и в ее начале. Ведь Ольга Берггольц всю сво творческую жизнь, в отличие от многих русских поэтов и несмотря на трагическую судьбу, сохраняла духовную цельность. В ее поэзии нет даже намека на представления об абсурдности бытия.

Все для нее имеет Божественный смысл. Голос ее был вначале тих и невнятен; звучал не для всех и негромко. Так продолжалось до 42-го года, когда благодаря «Февральскому дневнику» ее узнал сначала Ленинград, а затем и вся страна, весь мир. Именно тогда, с той поры, у Берггольц появились читатели, которые приходили к «ее беспокойным глазам» за ответом... На что?

Судя по исповедальным письмам, их волновали главные вопросы жизни: для чего жить, как жить, кто мы, куда мы идем.

Смысл жизни для нее был открыт с самого начала: это Вера, Надежда Любовь, и сама она была —

Верой, Надеждой и Любовью, и не только для ленинградцев.

...как Человек,

как Труженик, как

Воин!

Сестра моя, товарищ, друг и брат,

Ведь это мы, крещенные блокадой!

Нас вместе называют — Ленинград,

И шар земной гордится Ленинградом.

Вот так, не больше, не меньше— шар земной. Весь Божий свет.

И этот голос из Ленинградского радиокомитета соединялся с молитвами митрополита Гор Ливанских Илии, старца Серафима Вырицкого и других молитвенников земли Русской. Эта слабая, маленькая опухшая от голода женщина с золотыми косами — как она походила на жившую до нее в этом городе Ксению Петербургскую! И как напоминала другую русскую женщину — молитвенницу — Матронушку Московскую.

Говоря о цельности поэзии Ольги Берггольц, вспомним ее отца — дерптского студента, а затем военно-полевого хирурга Федора Христофоровича Берггольца, давшего своей талантливой дочери такую труднопроизносимую фамилию. Мощь ее поэзии была такова, что эта нерусская фамилия не по¬мешала ей стать одним из символов победы над Германией.

Как и полагается русскому поэту, у нее была нянюшка Авдотья. Впервые слово «блокада» Ольга Берггольц услышала от отца, уходившего на фронт, когда наша страна находилась в кольце врагов — 14 держав. Это слово вошло в ее сознание не только как физическое ощущение, но как символ окружения темным инобытием Святой Руси. Семья жила тогда в келье Богоявленского монастыря в Угличе. Ольге десять лет. Стихи она начала писать в шесть.

Как точно сказал об Ольге Берггольц Александр Фадеев: «Она писала до войны. Она писала лирические стихи, стихи и рассказы для детей. Видно было, что она человек с дарованием, но голос у нее был тихий и неоформленный. И вдруг ее голос зазвенел по радио на весь блокированный город, зазвенел окрепший, мужественный, правдивый, полный лирической силы и неотразимый как свинец. У нее умер муж, ноги ее опухли от голода, а она продолжала ежедневно писать и выступать. И в ответ на ее стихи к ней посыпались письма от рядовых ленинградцев — товарищей по горю и борьбе. Ею была создана поэма «Февральский дневник» — одно и самых правдивых и проникновенных произведени о Ленинграде и о ленинградских временах блокадь Сила этой поэмы в том, что она говорит не о выдающихся людях Ленинграда, а о самом обыкновенном рядовом ленинградце».

В сентябре 1941 г., несмотря на сгоревшие Бадаевские склады, руководством города в церкви выданы вино и белая мука для Святого Причастия. Всю блокаду ленинградцы молились в храмах о победе русского оружия.

Ольга Берггольц жила на ул. Рубинштейна, д. 7 сейчас там мемориальная доска, до Ленинградской радиокомитета два квартала, но это сейчас, а в блокаду это целый путь, в темноте, в холоде. Ночевала нередко в студии.

Однажды шла, улицы были темны, вдруг споткнулась и упала... на полузанесенного снегом мертвеца. «От слабости и ужаса, — писала об этом В. К. Кетлинская, — она не могла подняться и вдруг услышала над собой свой собственный голос, читающий стихи... Ей показалось, что она умерла или сошла с ума». И лишь потом поняла, что это работает репродуктор и транслируется запись ее радиовыступления.

В 1942 г. ее доставляют на самолете в Москву через линию фронта. Ольга Берггольц отчаянно тоскует о родном городе. Вскоре в Ленинграде получают ее письмо: «Знаешь, свет, тепло, ванна, харчи — все это отлично, но как объяснить тебе, что это еще вовсе не жизнь — это СУММА удобств. Существовать, конечно, можно, но ЖИТЬ — нельзя. И нельзя жить именно после ленинградского быта, который есть бытие, обнаженное, грозное...»

Действительно, бытие — это Ленинград, метроном, в перерывах не музыка, проза и стихи, а Илиада Гомера. Да, Гомер — наш современник в переводе Гнедича и Жуковского. Помните: «Певец в стане русских воинов»? Поэтические традиции получили новую жизнь.

Мы победим, клянусь тебе, Россия,

от имени российских матерей.

И победа пришла. На следующий день Ольга Берггольц пишет стихотворение:

— Здравствуй...

Сердцем, совестью, дыханьем,

всею жизнью говорю тебе:

— Здравствуй, здравствуй.

Пробил час свиданья,

светозарный час в людской судьбе, Я четыре года самой гордой —

русской верой — верила, любя,

что дождусь — живою или мертвой

все равно — но я дождусь тебя. <...>

Пусть же твой огонь неугасимый

в каждом сердце светит и живет,

ради счастья Родины любимой,

ради гордости твоей, Народ.

Да, русской верой! Она дождалась. Дождались и мы, ее современники: дождались 100-летия. Жив Пушкинский Дом. Жива русская словесность. ЖИВА русская вера. Чистая светлая память. «Никто не забыт, и ничто не забыто». Звучат стихи бело-золотой Балтийской чайки:

И когда меня зароют возле милых сердцу мест, —

крест поставьте надо мною,

деревянный русский крест!

И это истина. Ни орден Ленина и орден Трудового Красного Знамени, ни Сталинская премия. Над памятью Ольги Берггольц — русский крест.

Берггольц, О. Ф. Ольга. Запретный дневник : дневники, письма, проза, избранные стихотворения и поэмы Ольги Берггольц / [вступ. ст., сост., коммент. Наталии Соколовской ; сост., коммент. А. Рубашкин ; коммент. Н. Прозорова]. — Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2010. — 539 с.

Берггольц, О. Ф. Собрание сочинений : в 3 т. — Ленинград : Художественная литература, Ленинградское отделение, 1988-1990.

Ольга Берггольц : начало : (по ранним дневникам) / Н. А. Прозорова ; Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом) Рос. акад. наук. — Санкт-Петербург : Росток, 2014. — 286 с.

«Так хочется мир обнять» : О. Ф. Берггольц. Исследования и публикации : к 100-летию со дня рождения / Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом) Рос. акад. наук. — Санкт-Петербург : Пушкинский дом, 2011. — 332 с.