Общественная организация
Центр Чтения Красноярского края
Государственная универсальная научная библиотека Красноярского края
Главная Архив новостей Открытые книги Творческая мастерская Это интересно Юбилеи Литература Красноярья О нас Languages русский
Чтение – это акт творчества, в котором никто, кроме тебя, не может участвовать, а потому и не может помочь
Надин Гордимер
южноафриканская писательница, Лауреат Нобелевской премии по литературе за 1991 год

Юбилеи



1 июля исполняется 105 лет со дня рождения Варлама Тихоновича Шаламова (1907-1982)

Проза моя – фиксация того немногого, что в человеке сохранилось; каково же это немногое? И существует ли предел этому немногому, или за этим пределом смерть – духовная или физическая?

Варлам Шаламов



       В «новой прозе» Варлама Шаламова, «прозе, выстраданной как документ», человеческая природа, по его собственному определению, исследуется «в крайне важном, не описанном еще состоянии, когда человек приближается к состоянию, близкому к состоянию зачеловечности».
                Стремление добраться до сути, безжалостно отметая все внешнее, необязательное характерно для эстетики Шаламова. Этим  объясняется лаконичность его текстов. По собственному признанию Шаламова, он любил читать русских прозаиков ХХ века с карандашом в руке, вычеркивая все лишнее. Русскую классическую литературу критиковал за присущий ей гиперреализм и гуманистический пафос: «все террористы были толстовцы и вегетарианцы». 
                 Повествование в колымских рассказах всегда остается эпическим спокойным, авторский комментарий лаконичен и беспристрастен. Лагерный беспредел увиден глазами человека, обладающего недоступным простому смертному опытом, он – «не Офей, побывавший в аду, а Плутон, поднявшийся из ада». Автор видел и знает «то, что «человек не должен знать, не должен видеть, а если видел – лучше ему умереть».
               В настоящее время литературное творчество Варлама Шаламова серьезно изучается литературоведами. Но при этом нельзя забывать о личной судьбе Варлама Тихоновича. Приведем фрагмент выступления Е.В. Захаровой на пленарном заседании Международной шаламовской конференции «Варлам Шаламов в контексте мировой литературы и советской истории» 16 июня 2011 г. Елена Викторовна Захарова— врач, переводчик, правозащитник навещала Шаламова в доме для инвалидов и престарелых и была рядом с Шаламовым последние дни и минуты его жизни в интернате для психохроников. «И мне кажется, мы должны продолжать говорить о нём самом, о его личности, о его страшной судьбе, о его человеческом и писательском одиночестве, о его безнадёжной борьбе за право быть русским писателем при жизни; безнадёжной — потому что он потерпел поражение в этой борьбе. Он стал великим русским писателем после смерти, а при жизни он им не был — нельзя же всерьёз принимать бумажки из дома литераторов, которые складывались в тумбочку человека, лишенного возможности самостоятельно передвигаться, с приглашениями на какие-то культурные вечера, и газету «Московский литератор», которая там же в тумбочке копилась. На самом деле, наверное, надо говорить о том, что привело его в Дом инвалидов, каковы были обстоятельства его, безусловно, насильственного, не добровольного туда помещения. Кто это сделал? Чьими руками? Наверное, было бы правильно, если бы кто-то дал себе труд это выяснить и предать гласности.
             … Это инвалидный дом! Вы находитесь внутри картины Босха — без преувеличения, я тому свидетель. Это грязь, смрад, разлагающиеся полуживые люди вокруг, какая к чёрту медицина там? Обездвиженный, слепой, почти глухой, дёргающийся человек — такая вот раковина, и внутри неё живёт писатель, поэт. Время от времени несколько человек приходят, кормят, поят, моют, за руку держат, Александр Анатольевич вот ещё разговаривал и стихи записал. Какие тут могут быть корыстные интересы?! Это вообще о чём? Я об этом писала, и сейчас больше повторяться не буду, но я настаиваю — это должно быть правильно интерпретировано. Нельзя, чтобы вот это осталось не упоминаемым и неизвестным. У самого Варлама Тихоновича всё в порядке. Анна Андреевна Ахматова когда-то сказала Надежде Яковлевне Мандельштам: «У Оси всё в порядке». И вот в этом высшем смысле у Варлама Тихоновича точно всё в порядке. А у нас — не в порядке. У нас выглядит всё как-то так хорошо и повествовательно: ну жил, ну умер, написал великую литературу, и теперь мы её изучаем — всё в порядке... Не в порядке!
               …Но суть в том, что эти заболевания поражают двигательные отделы нервной системы, крайне редко затрагивая интеллект. И называя это паркинсонизмом, или болезнью Паркинсона, или хореей Гентингтона важно понимать одно — как раз то, что меня в своё время так поразило: у него была нарушена способность правильно двигаться, происходили насильственные движения шеи и головы, у него была нарушена способность внятно артикулировать свою речь... но у него не был нарушен интеллект! Внутри этой чудовищной скрюченной, дергающейся, почти немой оболочки, находившейся в чудовищных условиях, был живой, страдающий, гениальный человек. Всеми забытый в доме скорби. И занимаясь научными изысканиями, наверное, нельзя об этом забывать, тем более что, ещё раз хочу подчеркнуть: всё это было совсем недавно».

Варлам Шаламов

ЖЕЛАНИЕ
Я хотел бы так немного!
Я хотел бы быть обрубком,
Человеческим обрубком...

Отмороженные руки,
Отмороженные ноги...
Жить бы стало очень смело
Укороченное тело.

Я б собрал слюну во рту,
Я бы плюнул в красоту,
В омерзительную рожу.

На ее подобье Божье
Не молился б человек,
Помнящий лицо калек...

Что я видел и понял в лагере

1.               Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации. Человек становился зверем через три недели — при тяжелой работе, холоде, голоде и побоях.
2.               Главное средство растления души — холод, в среднеазиатских лагерях, наверное, люди держались дольше — там было теплее.
3.               Понял, что дружба, товарищество никогда не зарождается в трудных, по-настоящему трудных — со ставкой жизни — условиях. Дружба зарождается в условиях трудных, но возможных (в больнице, а не в забое).
4.               Понял, что человек позднее всего хранит чувство злобы. Мяса на голодном человеке хватает только на злобу — к остальному он равнодушен.
5.               Понял разницу между тюрьмой, укрепляющей характер, и лагерем, растлевающим человеческую душу.
6.               Понял, что сталинские «победы» были одержаны потому, что он убивал невинных людей — организация, в десять раз меньшая по численности, но организация смела бы Сталина в два дня.
7.               Понял, что человек стал человеком потому, что он физически крепче, цепче любого животного — никакая лошадь не выдерживает работы на Крайнем Севере.
8.               Увидел, что единственная группа людей, которая держалась хоть чуть-чуть по-человечески в голоде и надругательствах, — это религиозники — сектанты — почти все и большая часть попов.
9.               Легче всего, первыми разлагаются партийные работники, военные.
10.            Увидел, каким веским аргументом для интеллигента бывает обыкновенная плюха.
11.            Что народ различает начальников по силе их удара, азарту битья.
12.            Побои как аргумент почти неотразимы (метод № 3).
13.            Узнал правду о подготовке таинственных процессов от мастеров сих дел.
14.            Понял, почему в тюрьме узнают политические новости (арест и т. д.) раньше, чем на воле.
15.            Узнал, что тюремная (и лагерная) «параша» никогда не бывает «парашей».
16.            Понял, что можно жить злобой.
17.            Понял, что можно жить равнодушием.
18.            Понял, почему человек живет не надеждами — надежд никаких не бывает, не волей — какая там воля, а инстинктом, чувством самосохранения — тем же началом, что и дерево, камень, животное.
19.            Горжусь, что решил в самом начале, еще в 1937 году, что никогда не буду бригадиром, если моя воля может привести к смерти другого человека — если моя воля должна служить начальству, угнетая других людей — таких же арестантов, как я.
20.            И физические и духовные силы мои оказались крепче, чем я думал, — в этой великой пробе, и я горжусь, что никого не продал, никого не послал на смерть, на срок, ни на кого не написал доноса.
21.            Горжусь, что ни одного заявления до 1955 года не писал (в 1955 г. Шаламов написал заявление на реабилитацию).
22.            Видел на месте так называемую «амнистию Берия» — было чего посмотреть.
23.            Видел, что женщины порядочнее, самоотверженнее мужчин — на Колыме нет случаев, чтобы муж приехал за женой. А жены приезжали, многие (Фаина Рабинович, жена Кривошея).
24.            Видел удивительные северные семьи (вольнонаемных и бывших заключенных) с письмами «законным мужьям и женам» и т. д.
25.            Видел «первых Рокфеллеров», подпольных миллионеров, слушал их исповеди.
26.            Видел каторжников, а также многочисленные «контингента «Д», «Б» и т. п., «Берлаг».
27.            Понял, что можно добиться очень многого — больницы, перевода, — но рисковать жизнью — побои, карцерный лед.
28.            Видел ледяной карцер, вырубленный в скале, и сам в нем провел одну ночь.
29.            Страсть власти, свободного убийства велика — от больших людей до рядовых оперативников — с винтовкой (Серошапка).  Неудержимую склонность русского человека к доносу, к жалобе.
30.            Узнал, что мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на трусов и не трусов. 95% трусов при слабой угрозе способны на всякие подлости, смертельные подлости.
31.            Убежден, что лагерь — весь — отрицательная школа, даже час провести в нем нельзя — это час растления. Никому никогда ничего положительного лагерь не дал и не мог дать.
На всех — заключенных и вольнонаемных — лагерь действует растлевающе.
32.            В каждой области были свои лагеря, на каждой стройке. Миллионы, десятки миллионов заключенных.
33.            Репрессии касались не только верха, а любого слоя общества — в любой деревне, на любом заводе, в любой семье были или родственники, или знакомые репрессированы.
34.            Лучшим временем своей жизни считаю месяцы, проведенные в камере Бутырской тюрьмы, где мне удавалось крепить дух слабых и где все говорили свободно.
35.            Научился «планировать» жизнь на день вперед, не больше.
36.            Понял, что воры — не люди.
37.            Что в лагере никаких преступников нет, что там сидят люди, которые были рядом с тобой (и завтра будут), которые пойманы за чертой, а не те, что преступили черту закона.
38.            Понял, какая страшная вещь — самолюбие мальчика, юноши: лучше украсть, чем попросить. Похвальба и это чувство бросают мальчиков на дно.
39.            Женщины в моей жизни не играли большой роли — лагерь тому причиной.
40.            Что знание людей — бесполезно, ибо своего поведения в отношении любого мерзавца я изменить не могу.
41.            Последние в рядах, которых все ненавидят — и конвоиры, и товарищи, — отстающих, больных, слабых, тех, которые не могут бежать на морозе.
42.            Я понял, что такое власть и что такое человек с ружьем.
43.            Что масштабы смещены и это самое характерное для лагеря.
44.            Что перейти из состояния заключенного в состояние вольного очень трудно, почти невозможно без длительной амортизации.
45.            Что писатель должен быть иностранцем — в вопросах, которые он описывает, а если он будет хорошо знать материал — он будет писать так, что его никто не поймет.
По книгам:
Шаламов, Варлам Тихонович. Собрание сочинений : в 4 т. . – Москва : Художественная литература : Вагриус, 1998.
Шаламов, Варлам Тихонович. Несколько моих жизней : воспоминания, записные книжки, переписка, следственные дела. . – Москва : Эксмо, 2009.
По материалам сайтов: