Юбилеи

31 мая исполняется 120 лет со дня рождения Константина Георгиевича Паустовского (1892-1968)

...Надо всё пройти, всё выдержать для того, чтобы создать себя...

К.Г. Паустовский

Читателям хорошо с Паустовским. Это необыкновенно много, когда читателю с писателем хорошо. И это совсем не часто случается, даже когда писатель большой художник, потому что доброта - это совсем не непременное свойство таланта. Доброта – разновидность дара художника. Паустовский в большом смысле добрый художник.

Э. Миндлин

Константина Георгиевича Паустовского большинство знает как великолепного певца российской природы, из-под пера которого вышли описания Средней полосы, Причерноморья и Окского края. Мало кому известны написанные в напряженном, порой аффектированном романтическом стиле романы и повести Паустовского, действие которых разворачивается в первой четверти XX века на фоне грозных событий войн и революций, социальных потрясений и надежд.

Писательская зрелость Паустовского пришлась на 30- 50-е годы ХХ века. Тынянов нашел в те годы спасение в литературоведении, Бахтин - в культурологии, Паустовский же - в изучении природы языка и творчества, в красотах лесов Рязанщины, в тихом провинциальном уюте Тарусы. Лишь в дневниках писателя прорывается: “Я... человек с поврежденной психикой. Повреждение какое-то тихое, упорное, мучительное... Я думаю о жизни, которой не может быть, — наивной, прекрасной до глупости, — за это меня презирают, в лучшем случае снисходят, как к безвредному чудаку... В чужом молчании я чувствую прекрасно мысль о том, что я „слабенький писатель”, но никто, никто не видит или не хочет видеть, сколько тоски, отчаяния, крови и заплеванных надежд во всей этой глупой фантастике... Нет ни минуты, когда я не ощущал бы это чувство катастрофы...” (25 октября 1927 года).

Из современных Паустовскому писателей только М. Пришвину и И. Соколову-Микитову удалось в полной мере передать очарование срединной России, как это сделал Паустовский в «Мещерской стороне». Заслуга Паустовского заключалась еще и в том, что он совершил своеобразное «географическое», психологическое, но главным образом поэтическое открытие Мещеры и подарил ее миллионам читателей как драгоценную жемчужину природы.

В 1960-е годы «доктор Пауст» стал одним их самых читаемых из отечественных прозаиков, поистине живым классиком. Пришло и мировое признание. «Повесть о жизни» К. Паустовского в 1965г. была номинирована на Нобелевскую премию – наряду с «Тихим Доном» М. Шолохова.

Борис Чичибабин впоследствии рассуждал по этому поводу так: «Тихий Дон», несомненно, великий эпический роман, и премия его создателю была присуждена заслуженно, а все-таки жаль, что не Паустовскому, которому, как уже было сказано, с премиями вообще не везло… Если бы выбор между ними двумя в какой-то мере зависел от меня, я бы все-таки задумался. Конечно, у Шолохова есть свои очевидные преимущества. Таких живых людей, как у него, такой многоцветно-цветущей, многоголосо-шумящей, пахнущей, кровеносно-дышащей земли и плоти у Паустовского нет и в помине. У него сам воздух скрадывает, развоплощает, отбрасывает многие неприятные для зрения, бытовые, подробно-пластические, тем более физиологические черты и стороны жизни. Но ведь Нобелевская премия присуждается писателям всего мира, одна на весь мир, и она должна присуждаться не просто за высокую художественность, но за такую, какая открывает новые горизонты, прокладывает новые пути. Меня не тянет перечитывать «Тихий Дон». В отличие от «Войны и мира», с которым его часто и, по-моему, безосновательно сравнивают, этот трагедийно-живописный, добротно-подробный, язычески-стихийный эпос представляется мне несколько устарелым, этнографически-архаическим, принадлежащим и интересным скорее минувшему, чем настоящему и будущему. Поэтическая проза Паустовского с графически-бегло набросанными героями, но освещенными светом вечности, заставляющая читателя думать, воображать, мечтать, кажется мне более современной и перспективной… Будь я в Нобелевском комитете, я проголосовал бы за Паустовского.

Он еще и тем современен нам, сопричастен нашим сегодняшним тревогам и страхам, что у него было два бога – русская природа и мировая культура, – а им обоим приходится плохо…»

Ю. Трифонов вспоминал семинары К.С. Паустовского в Литературном институте: «Его отношение к труду писателя было почти мистически уважительное. Любой писатель - пускай маленький, незаметный, ничтожно успевший, но настоящий - был для Константина Георгиевича существом в некотором смысле сверхъестественным. К нему предъявлялись особые требования, к обычным людям не применимые. Паустовский много думал и писал о людях, создающих книги. В предисловии к собранию своих сочинений на склоне лет он напишет: "Необходимо знать, какие побуждения руководят писателем в его работе. Сила и чистота этих побуждений находятся в прямом отношении или к признанию писателя со стороны народа, или к безразличию и даже прямому отрицанию всего им сделанного».

Иллюстрация:

Марлен Дитрих и Константин Паустовский. Москва, 1963

По книгам:

Воспоминания о Константине Паустовском. – М.: Советский писатель, 1983

Паустовский Константин Георгиевич. Избранные произведения: в 3 т. – М.: Русская книга, 1995

Чичибабин Борис Алексеевич. В стихах и прозе. – Харьков: Фолио; Каравелла, 1998.

По материалам сайтов:

Московский литературный музей-центр К.Г. Паустовского

Марлен Дитрих и Константин Паустовский: история одной фотографии