Творческое наследие Александра Герцена феноменально  по своему разнообразию. Его деятельность охватывала политику и философию, эстетику, художественное творчество и публицистику, критику и историю общественной   мысли и литературы… "Надобно одействорить все возможности, жить во все стороны - это энциклопедия жизни... Горе закапывающему талант, а развивающий в себе все, насколько умел, прав", - встречаем мы в одном из его писем.

              Предлагаем посмотреть, каким образом фигура Герцена преломилась в творческом сознании двух совершенно различных персонажей российской  культуры: Сергея Николаевича Булгакова (1871-1944) – выдающегося русского  религиозного философа и богослова, с одной стороны и, с другой стороны -  Наума Моисеевича Коржавина (р. в 1925), одного из ироничнейших современных поэтов.

 

 

                 А. И. Герцен принадлежит к числу тех наших национальных героев, от одного имени которых расширяется грудь и учащенно бьется сердце. Вместе с тем, он является одной из самых характерных фигур, в которых воплотились многосложные противоречия противоречивого XIX в. На нем скрещиваются самые многочисленные и разнообразные влияния, от крепостного права до западного социализма, от ссылки в Пермь до революции 1848 г. Его голова подобна вершине, озаряемой лучами двух солнц, — как сравнил бы сам Герцен, заходящего солнца западной цивилизации и восходящего — восточной; от той и от другой он собрал самые лучшие цветы и зрелый плод. Ему были близко знакомы самые выдающиеся люди России и Европы, и, думается нам, из всех представителей 48-го года Герцен имел едва ли не самый широкий умственный горизонт. К этому надо присоединить многостороннюю образованность и замечательный литературный талант, делающий Герцена одним из самых блестящих представителей русской прозы. Литература, писательство, собственно, и было истинным призванием Герцена, — все остальное явилось для него как бы родом исторического недоразумения. Как художник, Герцен создал в русской литературе самостоятельный жанр мемуаров, в  котором и был истинным мастером. Как публицист, он соединил .самый пылкий пафос гражданина с трезвостью ума и практичностью требований; полной оценке этих заслуг Герцена перед русской общественностью еще не пришла пора; но наше время более, чем всякое другое, способно оценить всё значение гражданского подвига Герцена.

                 Однако мы намерены говорить в настоящей статье не о Герцене- художнике и не о Герцене-публицисте и вообще не о какой-либо отдельной стороне его деятельности, нас интересует здесь весь Герцен, Герцен как человек, истинный духовный субстрат и основа всех этих отдельных видов деятельности. Душевная жизнь всякого, даже самого незначительного человека, представляет много элементов драматической борьбы, драмы с самим собой, какой до известной степени является вообще духовная жизнь: в груди же Герцена клокотал постоянно действующий вулкан, происходили постоянные катаклизмы, шла постоянная драма. И эту драму не нужно разгадывать, не нужно делать о ней гадательных предположений, — он сам рассказал миру о различных ее перипетиях в блестящей прозе, иногда по музыкальности не уступающей стихам. «Mir gab der Gott zu sagen, was ich leide», — как-то раз применяет к себе Герцен слова гётевского Тассо. И на нашу долю выпадает поэтому задача только показать смысл и значение этой драмы.

                 /…/

                 … Что противопоставлял Герцен европейскому мещанству, которое его так глубоко оскорбляло, и почему он считал Россию призванной осуществить идеи Запада? Ответ поражает своей несообразностью, своим несоответствием вопросу, и в этом опять сказывается вся ограниченность мировоззрения Герцена: потому, что в России сохранилась всеми правдами и неправдами поземельная община и признание в ней права всех на землю (как известно, признание довольно проблематическое). Таким образом, огромная нравственная проблема, мировой вопрос в полном смысле слова, вопрос о возможности настоящей, т. е. не мещанской, цивилизации унижается, вульгаризуется таким до детскости наивным и до мещанства материалистическим ответом. В этом фатальном несоответствии вопроса и ответа, размаха и удара есть что-то поистине трагическое... Герцен снова и со всей силою ударяется головой о границы своего позитивного миросозерцания, которое слишком тесно для его запросов. И на вопрос, заданный Фаустом, неожиданно отвечает Вагнер.

                 Герцен — это Прометей, прикованный или, вернее, сам себя приковавший к бесплодной скале позитивизма, и каждый умственный его полет, смутное влечение в запредельные сферы только более дает чувствовать цепи здравого смысла, посредством которого Герцен хотел решать все вопросы бытия. Философия Герцена ниже его личности; умственный мещанин, резонер здравого смысла, душит Прометея, постоянно палимого тем внутренним огнем, который был ".похищен им с неба. В этом несоответствии мировоззрения духовным запросам личности, которая не может, однако, преодолеть его изнутри, и состоит душевная драма Герцена. Куда же указует путь Герцен, куда он ведет, если не своими мнениями, то своими исканиями, своими борениями и душевными ранами, падениями и разочарованиями? К тому, что является коренным отрицанием позитивизма и духовной над ним победой, — к идеалистическому и религиозному мировоззрению, к признанию того, что за миром явлений есть область истинно сущего бытия, мир идеальный, царство абсолютной Истины, Добра и Красоты; в стремлении к нему, в религиозном «соприкосновении мирам иным» (как любил выражаться Достоевский) и состоит жизнь духа, и эта живая связь с миром идеальным дает силы, поддержку и утешение в жизненной борьбе во имя этого идеального начала.

                 Со всепобеждающей силой внутреннего переживания значение религии на русской почве показано было Достоевским, с мощью логической аргументации, опирающейся на философию идеализма, — В. С. Соловьевым. Можно поэтому сказать, что Герцен, хотя и кружным путем, более отрицательным, чем положительным, ведет к... Достоевскому и Соловьеву. В нем дорог нам не только народный трибун, герой освободительной борьбы, но и один из провозвестников грядущего религиозного возрождения.*