Александр Трифонович Твардовский родился 8 (по новому стилю 21 июня) 1910 года в деревне Загорье Смоленской губернии.

                  Его отец – сельский кузнец, всю жизнь мечтавший о крестьянской независимости и достатке. Позже это обстоятельство привело всю семью к трагедии. С 14 лет Александр Твардовский публиковал в местных газетах  заметки и стихи, отмеченные комсомольской бескомпромиссностью. А в 1928 году юный Твардовский поспешно перебрался в Смоленск. Он «был очень красив, голубоглаз. Уже тогда бросилось в глаза обострённое чувство собственного достоинства, я бы сказал – чувство призвания. Надо сказать, оно не всегда находило понимание, даже в семье… С другой стороны, и литературный мир встречал его далеко не с распростёртыми объятиями. Череда ранних публикаций, дружеская поддержка старшего товарища – М.Исаковского – всё это было. Но было и другое».

                   Виктор Акаткин, автор книги «Ранний Твардовский. Проблемы становления» пишет о том, «…каким тернистым и опасным был путь раннего Твардовского, с каким трудом пробивался он к высокому искусству через зубодробительную критику, через свою незрелость и неумелость. Он поставил перед собой максимально сложную и высокую задачу: стать народным поэтом!»

                  В 1936 году Твардовский оформился сразу на третий курс Московского института истории, философии и литературы (МИФЛИ). А за год до этого он завершил свою первое значительное произведение – поэму «Страна Муравия». «Он сознательно шел на красный свет, создавая своего крестьянского Гамлета Никиту Моргунка, которого не устраивала ни доколхозная деревня Острова, ни фроловский колхоз, ни даже «кустик-хуторок», а только страна Муравия, где народ сам себе хозяин»( В. Акаткин).

                  Многое в поэзии и судьбе поэта остается неясным, если не знать о трагедии семьи Твардовского, о его личной драме. Дело в том, что  всю семью Твардовского раскулачили. Судьба помиловала только Александра и то потому, что он жил отдельно от семьи, в Смоленске. Что касается остальных, то все они, от мала до велика, испили до дна горькую круговую чашу национальной беды. Всем гуртом их вывезли из Загорья в Ельню, а оттуда в неприспособленных товарных вагонах отправили на север страны, «где, — по словам поэта,— ни села вблизи, не то что города», и где в поистине жутких условиях они должны были «на севере, тайгой запертом», бороться за свое выживание.

                  Брат поэта Иван Трифонович Твардовский в своей повести «Страницы пережитого» вспоминает: «Будучи еще на Нерче, мы писали брату в Смоленск. /…/

                  Пришло от Александра два письма. Первое было обнадеживающим, чего-то он обещал предпринять. Но вскоре пришло и второе письмо, несколько строк, из которых восемь не забыл до сего дня. Не мог забыть. Слова это были вот какие: "Дорогие родные! Я не варвар и не зверь. Прошу Вас крепиться, терпеть, работать. Ликвидация кулачества не есть ликвидация людей, тем более детей..."

                  Письмо этим не кончилось, там было и такое: "...Писать я вам не могу... Мне не пишите".

                  На том все и закончилось, больше он не писал и о судьбе нашей ничего не знал до 1936 года».

                   «Важно, - пишет в романе «Страх» Данил Гранин, - что это правда, и ценная правда о том времени. Кроме страха было у Александра Твардовского и убеждение, что он обязан перешагнуть через родственные связи во имя борьбы с кулачеством. Он сам писал об этом:

                  Той жертвы требовали строго:

                  Отринь отца и мать отринь.

                 …Полностью оправдать и защитить Твардовского не удается. Он сам казнил себя строже других. Были заблуждения, был и самообман, но труднее всего простить было свой страх.

                  Открылся человек, что испытал те же страхи и слабости, что и мы, грешные. Он тоже не избежал их с той разницей, что страдания вырастили его совесть и эта совесть породила бесстрашие его раскаяния, которое он не прятал. Образ Твардовского тем и велик, что он искупил грехи поколения, колеса истории не переломили его, страх не поселился в нем навсегда.

                  Страх, пережитый совестливой натурой, сублимируется в стыд, и он долго терзает человека. Старая поговорка гласит: «Страшно в лесу — стыдно дома». Ныне похоже, что мы дома, и пришел стыд. Мужество Александра Твардовского в той неравной борьбе, какую он вел с режимом,  питалось и этим стыдом, хотя до «дома» было далеко».

                  В 1939 году Твардовский стал участником военного похода в Западную Белоруссию. Позже на его глазах проходила практически вся финская кампания. Свои впечатления о «незаметной войне» он тогда изложил в записях «С Карельского перешейка», которые отдал в печать лишь в 1969 году.
Сразу после начала Великой Отечественной войны, уже 23 июня 1941 года, Твардовский получил назначение на Юго-Западный фронт, где его прикомандировали к газете «Красная Армия». Но уже через год командование решило, что от поэта больше пользы будет на Западном фронте (позже преобразованного в Третий Белорусский фронт)  который имел свою газету «Красноармейская правда». С редакцией этой «Красноармейской правды» поэт дошагал до самой Германии.
                   Именно в годы Великой Отечественной войны к Твардовскому пришла настоящая слава. Популярность ему принесла поэма «Василий Тёркин».

                  Из каких истоков возникла  эта великая, поистине народная поэма?

                   «Литература оказалась значительно меньше, мельче  войны, - размышлял Александр Твардовский, - занятия  ею представлялись на фоне всенародной трагедии делом несерьезным, и действительно, впору было идти в полк, в батальон, в роту, туда, где и делалось самое главное».

                  Для Твардовского в фронтовой его должности «писателя» и в воинском звании подполковника это было трудным переживанием – переживанием чуткой совести. Идти на бой в качестве рядового он не мог, а руководить частью или подразделением без специальной военной подготовки не имел права. Даже уже гораздо позже, когда «Теркин» уже служил делу победы на полях сражений, сомнения в правильности выбора не оставляли его автора. «Почему так устала душа и не хочется писать? Надоела война? Вернее всего, по той причине, по которой мужик, помогавший другому мужику колоть дрова тем, что хекал за каждым ударом того, первым устал, говорят, и отказался, не то попросил бы уж лучше топор. Мы хекаем, а люди рубят. Мы взяли на себя функцию, неотрывную от самого процесса делания войны: издавать те возгласы, охи, ахи и т.п., которые являются, когда человек воюет».

                  Вот мнение современного литературного критика: «Как было совместить веру в революцию  и ее вождей и скорбь по уничтоженному крестьянству? (Твардовский знал, что катастрофа его семьи не "частный случай") Одним исходом была неотступная тема личной вины. Другим - стремление воскресить "неизвестного солдата", дать ему плоть, лицо, имя. Так появилась лучшая книга Твардовского - "Василий Теркин", где "собирательный" персонаж обрел потрясающую конкретность. "В каждой роте Теркин есть,/ Даже в каждом взводе", но это не превращает его в "неизвестного солдата". "Был рассеян я частично/  И частично истреблен", но опять-таки безликим пушечным мясом не стал. "Книга про бойца" самим строем своим опровергала советскую практику изничтожения личностного начала. Войну выиграл не Сталин (имя которого не упоминается в поэме ни разу), а Теркин. Правда в "Теркине" неотделима от надежды. Впрочем, не безусловной. Вспомним горькое замечание автора о "структуре" поэмы: Почему же без конца?/ - Просто жалко молодца»

                  Поэма «Василий Тёркин» начала печататься с продолжением в газетном варианте с 1942 года и обошла практически весь мир. Она вызвала восторг даже у Ивана Бунина, который, как известно, ничего советского не жаловал. А тут старый писатель признался Н.Д. Телешову: «Я только что прочитал книгу А.Твардовского («Василий Тёркин») и не могу удержаться – прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передать ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищён его талантом, – это поистине редкая книга: какая свобода, какая точность во всём и какой необыкновенный, народный, солдатский язык – ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова. Возможно, что он останется автором только одной такой книги, начнёт повторяться, писать хуже, но даже и это можно будет простить ему за «Тёркина».

                  Поэма была завершена в 1945 году вместе с окончанием войны. Последняя глава («В бане») была закончена в марте 1945 года. Заканчивая работу над поэмой, Твардовский ещё в 1944 году одновременно начинает следующую поэму, «Тёркин на том свете». Первоначально он планировал написать её как последнюю главу поэмы, но замысел вырос в самостоятельное произведение, в которое также вошли некоторые не прошедшие цензуру отрывки из «Василия Тёркина». «Тёркин на том свете» вышел в середине 1950-х.

                  История "Теркина на том свете", ставшего значительнейшим явлением  советской сатиры, и предвозвестившего «оттепель», содержит немало тайн. Говорит соратник Твардовского по «Новому миру» Игорь Виноградов: "Перефразируя известную формулу, можно сказать: "Теркин на том свете" - сатирическая энциклопедия советской жизни. В поэме представлена вся мертвечина советской системы, все стороны советской жизни - от особых отделов и работы редакторов до проработок на партбюро. Она была написана человеком, который верил в идеалы коммунизма. Как для Церкви самую большую опасность представляют еретики, так и для советской системы было легче справиться с какими-нибудь людьми, не принимающими режим. Но вот что делать со своим, который разочаровался?...

                  Поэма Твардовского сыграла огромную роль в процессе возвращения свободного поэтического слова. И поэт не случайно последовал примеру Данте. После "Божественной комедии" Италия обрела новую речь. После поэмы Твардовского отечественная литература обрела новое дыхание не без кровавого сплевывания от лагерного туберкулеза. Твардовский и его поэма - одна из самых главных советских тайн, которую партийные мальчиши-кибальчиши так и не выдали ни проклятому буржуину, ни нам, потомкам. Теперь уже у Александра Трифоновича не спросить, какие они - 8-й смертный грех и 11-я заповедь? А ведь явно знал... »

                   Фёдор Абрамов, которого, как и многих писателей,  именно Твардовский  открыл для нашей литературы и опубликовал в «Новом мире» по поводу Александра Трифоновича заметил: «Собиратель литературы. Высочайший. Авторитетнейший судья. Властитель поколения». Общепризнанно, что для советской интеллигенции 50-60-х годов духовным центром эпохи «оттепели» и «десталинизации» был журнал «Новый мир» в бытность Александра Трифоновича Твардовского его главным редактором в 1950-1954. и1956-1970гг.

                  Журнал собирал вокруг себя лучшие литературные силы. С ним сотрудничали писатели Василий Гроссман, Василь  Быков, Константин Воробьев, Фазиль Искандер, Юрий Трифонов, Борис  Можаев, Виктор Астафьев, Константин  Паустовский, Печатались поэты Борис Пастернак и Анна Ахматова, Николай Заболоцкий и Ольга Берггольц... Открытием журнала стали свежие литературные силы — Владимир Тендряков,  Владимир Войнович, Чингиз  Айтматов. Большинство так называемых писателей-«деревенщиков» начинало в «Новом мире» Твардовского: здесь были напечатаны романы и повести Федора Абрамова, рассказы Василия Шукшина и роман Бориса Можаева «Из жизни Федора Кузькина». Именно в «Новом мире» Твардовского напечатана была «Блокадная книга» Алеся Адамовича и Даниила Гранина, которую со страхом отвергали ленинградские журналы. Поэт привлёк к сотрудничеству с журналом немало замечательных учёных.

                  Особая заслуга Твардовского и его журнала — введение в литературу А.И. Солженицына с его повестью «Один день Ивана Денисовича» (1962, № 11). «В рукописи безвестного сочинителя поэт понял главное: Иван Денисович Шухов - это Теркин, попавший в лагерь и сохранивший там живую душу. Весть об этой живой душе в царстве колючей проволоки должно донести до России. И сам Твардовский, и его любимый герой, и авторы "Нового мира", и люди, о которых они заговорили, идеально описываются некрасовскими строками "В рабстве спасенное / Сердце свободное". Потому новомирская работа Твардовского обрекала его на противоборство с властью. И на строгие счеты с собой. В конце 60-х поэту было больно не только из-за начальственной подлости и дури. Не зря Солженицын сравнил его с трагическим героем "Августа Четырнадцатого" - потерпевшим поражение и покончившим с собой генералом Самсоновым, "семипудовым агнцем".

                  Твардовский и тогда знал, что другим пришлось страшнее. И о них думал на исходе своей - такой, в сущности, короткой – жизни» (А. Немзер).

                  После снятия Хрущёва в прессе была проведена кампания против «Нового мира».

                  Формально уволить Твардовского руководство не решалось. Но 1969 году случилось непредвиденное. Запрещённая в Советском Союзе поэма Твардовского «По праву памяти» вдруг попала на страницы западной прессы. Текст поэмы сопровождался следующим предисловием: «Небольшая политическая поэма, которую мы публикуем, подпольно ходит в России уже несколько месяцев. Её написал Александр Трифонович Твардовский, редактор «Нового Мира», журнала, который сейчас находится в центре острой полемики. Твардовский был военным корреспондентом во время Второй мировой войны, у него миллионы читателей, три раза награждён орденом Ленина. Лауреат Сталинской премии 1947 года, Твардовский начал присоединяться к наиболее беспокойным интеллигентам, особенно после смерти диктатора. Редактор «Нового Мира» с 1950 по 1954, и потом с 1958 года по сегодняшний день, он был одной из самых представительных фигур оттепели, а также одним из самых любимых авторов Никиты Хрущёва.  Небольшая поэма, которую мы здесь публикуем, написана большей частью александрийским стихом восемнадцатого века и пушкинским стихом со вставками прозой и белыми стихами, всего поэма содержит 300 строф… Поначалу возникли сомнения в её подлинности, и было даже подозрение, что это какой-то советский манёвр с целью избавления от «неудобного интеллигента». Потом сомнения постепенно исчезли»

                  Здесь важно заметить, что сам Твардовский всегда строго соблюдал партийную дисциплину. Неизвестно, каким образом рукопись его поэмы «По праву памяти» оказалась за границей. Публикация поэмы «По праву памяти» на Западе произвела на высшее политическое руководство эффект взорвавшейся бомбы. Ещё не была забыла истории с изданием романа Пастернака «Доктор Живаго». Нового скандала, раздутого на всю Европу, никто наверху не хотел. Поэтому и последовала команда под любым предлогом отстранить Твардовского от всех дел и тихо отправить его на пенсию.

                  Последней мерой давления было снятие заместителей Твардовского и назначение на эти должности враждебных ему людей. В феврале 1970 года Твардовский был вынужден сложить редакторские полномочия, коллектив журнала ушёл вместе с ним.

                  Старшая дочь поэта, доктор исторических наук Валентина Александровна Твардовская в телевизионной передаче «Детский мир. Дети о знаменитых родителях» сказала о своем отце: «Он был рассчитан на сто лет, а рухнул сразу».

                  В истории страны не было другого случая, чтобы отстранение от должности редактора литературного журнала стало грандиозным общественным событием, знаком эпохи. Дело не только в том, что с уходом Твардовского «Новый мир» перестал быть голосом либеральной интеллигенции, превратившись в обычный  литературный ежемесячник: «Дело в том, что с какого-то времени слишком многое в судьбе Твардовского было переплетено с судьбой целого государства. Поэма «Василий Теркин» и публикация «Одного дня Ивана Денисовича»  (которая не могла состояться без Твардовского) – явления в какой-то степени одного порядка. Это поступки сильного человека, который точно знает о том, что он может и должен говорить своей стране».

                  Разгром «Нового мира», совпавший с 60-летием Твардовского, был обидой, нанесенной человеку и поэту.

                  Александр Твардовский скончался в 1971 году, шестидесяти одного года отроду. Это невероятно рано, если вспомнить о его крестьянской корнях,  о  той могучей закваске, что обеспечивала жизнестойкость любимых героев Твардовского.

                   «Твардовский, - пишет Григорий Бакланов, -  умер от рака. Известнейший немецкий онколог и хирург Райк Хамер, обследовав более 20 тысяч больных разными формами рака, пришел к выводу, что у всех этих людей незадолго до начала заболевания имел место какой-то сильный стресс, эмоциональный конфликт, который им не удалось разрешить».

                  Александр Солженицын  написал известное ныне «Поминальное слово о Твардовском» в часы траурной церемонии и отдал в самиздат к девятому дню:   «Есть много способов убить поэта.

                  Для Твардовского было избрано: отнять его детище - его страсть - его журнал.

Мало было шестнадцатилетних унижений, смиренно сносимых этим богатырём, - только бы продержался журнал, только бы не прервалась литература, только бы печатались люди и читали люди! Мало! - и добавили жжение от разгона, от разгрома, от несправедливости. Это жжение прожгло его полгода, через полгода он уже был смертельно болен и только по привычной выносливости жил до сих пор - до последнего часа в сознании. В страдании».

                  Твардовский, несомненно, является не только одной из самых драматических, но и самых ярких  фигур XX века. Многие крупные писатели и деятели искусства оставили воспоминания о поэте, редакторе, гражданине.    «Властитель дум поколения», «духовный пастырь», «оплот правды и бесстрашия», «богатырь» - он предстает на страницах воспоминаний в самых разных ситуациях, в различных психологических состояниях.

                  Из предварительных набросков к воспоминаниям о Твардовском Михаила Лившица: «Однажды Твардовский мне сказал: "Я все выдержу, но если будет худо моим детям - тогда уже не знаю". Он удивительно любил своих детей, и голос его при каждом разговоре о них становился даже каким-то плаксивым: «Мои бедные дети...» Бедными они ни в коем разе не были.

                  Он, как и все мы, предвидел разные возможности. «Можно, наверно, от меня добиться чего-нибудь. Но ведь это буду уже не я»…

                  Твардовский же при всей своей безусловной начитанности был именно сам народ, никто не мог бы ему сказать: «Ты народ, да не тот». Он был именно тот «черный народ», который призван править Русью, согласно известной балладе о Полкане-богатыре».

                  Особого интереса заслуживает история написания  Александром Твардовским в соавторстве с Георгием Свиридовым гимна Светского Союза,  то, что Александр Трифонович обозначил как свои «гимнические усилия».

                  Разбирая архив Георгия Васильевича Свиридова, известный петербургский музыкальный деятель Александр Белоненко  обнаружил партитуру гимна, написанного великим композитором совместно с поэтом Александром Твардовским в 1961 году.
Как раз тогда Н. С. Хрущев объявил конкурс на новый гимн Советского Союза, который, по замыслу, должен был заменить "Союз нерушимый..." Г. Александрова. К конкурсу готовились Д. Шостакович, А. Хачатурян, В. Соловьев-Седой и Г. Свиридов.

«Сотрудничество двух больших художников осталось неизвестной страницей в истории советской культуры: власть не была заинтересована в оповещении об его итогах. Но и в литературе последних лет, не обделяющей вниманием Свиридова, нет сведений о творческом содружестве с Твардовским, памяти которого композитор посвятил одно из лучших своих произведений - "Весеннюю кантату" на слова Некрасова».

                  В июне 2000 г. в Петербурге состоялось первое публичное исполнение произведения Георгия Васильевича Свиридова и Александра Трифоновича Твардовского, написанного ими в начале 1960-х гг. как государственный гимн. Конкурс тогда по каким-то причинам не состоялся, ноты остались в архиве Свиридова, текст, в его многочисленных вариантах, - в рабочих тетрадях Твардовского, до сих пор не публиковавшихся...

                    Гимн

 (строфы, отобранные Валентиной и Ольгой Твардовскими для первого публичного исполнения из последних вариантов текста)

Земли родной бескрайни дали,
Страны свободного труда.
В дни торжества и в дни печали
Мы нераздельны с ней всегда.

Припев:
Отчизна-мать, да будет
светел
Тебе твой путь во тьме
любой.
И выше долга нет на свете
Идти с тобой на подвиг твой.

Курантов древних бой
державный
Несется вдаль от стен
Кремля,
Как песнь судьбы большой
и славной,
Твоей, российская Земля.

Припев:
Да будет песнь побед
народных,
Как слава Родины в веках,
Жива на всех твоих
свободных,
Больших и малых языках.

                  Простые слова, но для слушателей они звучали   в контексте  всей поэзии Твардовского, автора «Василия Теркина», «Я убит подо Ржевом», «За далью–даль».

                  Из досье. «Это настоящая русская музыка и настоящие русские стихи. В них все просто и глубоко впечатляет. Никаких лозунгов, никакого ложного пафоса, а есть высокая торжественность, трогающая до глубины души. Это – качество настоящего гимна. Ведь произведение Львова «Боже, царя храни» тоже не отличается мелодической вычурностью, пышной гармонизацией. А вот «Патриотическая песня» Глинки слишком сложна. Это не значит, что Глинка хуже Львова, просто тот более точно попал в жанр.

                  Или возьмем песню Александрова, ставшую Гимном Советского Союза. Она, бесспорно, хороша, но во всех ее ритмических тонкостях – где восьмушка, а где восьмушка с точкой – простые люди никогда не могли разобраться. А в свиридовском гимне все очень просто, все легко поется...» (Владимир Минин, народный артист СССР, художественный руководитель и главный дирижер Государственного академического камерного хора Российской Федерации).

                  Это было сказано после первого исполнения варианта Гимна России Свиридова–Твардовского Санкт-Петербургской певческой капеллой, той самой, которая когда-то, более полутора столетия назад, впервые исполнила и первый гимн нашей страны. И если бы случилось так, что в XXI век мы вошли бы с музыкой великого композитора и стихами великого поэта России, замкнулся бы логический круг этой истории. Не случилось...

                  Александр Трифонович  Твардовский, при всей внешней простоте и ясности своей поэзии  был и остается одним из самых загадочных поэтов ХХ века.  «Я в сущности – прозаик», – обронил он однажды,  незадолго до смерти. В самом деле – лирический дар Твардовского находился в конфликте с законами чистой лирики. Он говорил множеством голосов – крестьянина Никиты Моргунка («Страна Муравия»), солдата («Василий Теркин») и миллионов павших на самой жестокой войне ХХ века («Я убит подо Ржевом», «Две строчки» и другие стихи). В этом уникальность его поэтического таланта.

                  О сущности поэзии Александра Трифоновича, о ее благотворном влиянии на личность прекрасно сказал Виктор Акаткин: «С Твардовским общаешься как с любящей матерью, как с лучшим другом в дальней стороне, как с весенним русским полем, где знакома каждая лощинка, каждый бугорок, каждый василек в поспевающей ржи. Но рядом с ним, как с воином, чувствуешь себя защищенным, он не даст в обиду, не бросит одного на поле боя, он смело поведет в прорыв и до конца будет с тобой».

 По книгам:

• Гришунин А.Л. «Василий Теркин» Александра Твардовского. М.: Наука, 1987. С. 33
• Кулинич, Андрей Васильевич. Александр Твардовский : очерк жизни и творчества / А. В. Кулинич. - Киев : Выща школа, Издательство при Киевском университете, 1988. – 174с.
• Пьяных, Михаил Федорович (1929 - 2003).         Трагический ХХ век в зеркале русской литературы / М. Ф. Пьяных. - Санкт-Петербург : Блиц, 2003. - 509
• Сухих, Игорь Николаевич.  Двадцать книг XX века : эссе / И. Н. Сухих. - СПб. : Паритет, 2004. - 542с.
• Творчество Александра  Твардовского: исследования  и материалы / под ред. П. С. Выходцева,  Н. А. Грозновой. – Л., 1989. – С. 155-166.

По материалам сайтов:

• «Культурное наследие земли Смоленской»
• Смоленская областная универсальная библиотека имени А. Т. Твардовского
•  областной ежемесячный журнал «Смоленск»
• «Википедия», свободная энциклопедия
• Стихия: лучшая поэзия
• Независимая газета
• Литературная Россия
• Литературная газета