Успенский – классический сказочник, фольклорный персонаж, сам обросший легендами в среде коллег. По количеству шуточек и цитат, ушедших в повседневную речь (это касается не только цехового жаргона, но и обычных разговоров нынешних горожан), он, безусловно, первенствует в нынешней прозе, как в 1960-е первенствовали сначала Ильф с Петровым, а потом Стругацкие. «Сулейман ибн Дауд, хрен с ними обоими», «вятичи, кривичи, суровые завучи, разгульные спотыкачи и пламенные кумачи», «огородники баклажане, рассудительные старикане, коварные жгутиконосцы и шустрые мегагерцы», «униженные и оскорбленные, павшие и живые, живые и мертвые, рожденные бурей, опоздавшие к лету, – к вам обращаюсь я, друзья мои!», «Аллах акбар – воистину акбар», «Жара и холод, серп и молот не столь различны меж собой», «Мы3D видали все на свете, кроме нашего вождя, ибо знают все на свете, что вождя видать нельзя» – едва ли десятая часть пущенного в свет Успенским, чья трилогия о Жихаре («Там, где нас нет», «Время оно» и «Кого за смертью посылать», 1995–2005) стала одинаково культовой среди младших школьников и старших научных сотрудников.

Что касается стихотворных вставок, то басни «Блудница и енот», «Работа и дурак», а также пронзительную «Балладу о королевском посланнике» («Ты только грамоту мою свези в Политбюро, о!») знают наизусть люди, не читающие современной поэзии вообще. Я знавал угрюмцев, которых не могли рассмешить никакие профессиональные хохмачи, но даже они дружелюбно улыбались при упоминании «Великия, малыя, белыя и пушистыя Руси». Для меня и моей семьи Успенский – слава Богу, навещающий нас во время московских гастролей, – давно стал именно символом пушистыя Руси. «Успенский, дивно округленный», – дразнит его Лазарчук строчкой из любимого обоими Мандельштама, и трудно вообразить себе более благостное, округлое, здоровое и счастливое воплощение русской идеи, чем этот фантаст, увенчанный, кажется, всеми возможными титулами и лаврами («Полтора погонных метра меча и пять кило Странника», в собственной его формулировке).

Чтобы Успенский написал книгу столь мрачную, как «Райская машина», его должно было действительно сильно припечь, но и этот роман прежде всего увлекателен, быстр, ярок, насыщен убийственно-точными деталями и злобными издевками над нынешней российской жизнью. Будущее3D , изображенное Успенским, карнавально и недостоверно в деталях, но в целом все, кажется, именно так и будет. Вектор – и не только российский, а общемировой – он, кажется, угадал. С главным же выводом, который в финале изрекается протагонистом, старым и полусумасшедшим профессором Мерлиным (не путать с Мерлином), трудно не согласиться: «Фашизм – естественное состояние человечества».

/ … / Дело в том, что один из лучших современных российских прозаиков, известный неиссякаемым весельем и оптимизмом, опубликовал книгу страшную и тревожную. Класс подтвержден и даже, пожалуй, повышен, а вот с душевным равновесием автора что-то случилось. И впечатление3D от этого отличного романа, столь быстро сметаемого с полок (и, хочется надеяться, все-таки осмысливаемого, а не только глотаемого за день) – весьма двойственное. Как будто очень хороший и давно не напоминавший о себе друг неожиданно позвонил из таинственного далека, чтобы предупредить о крайне серьезных вещах. …»

…– Шел в поход, а разоделся как на гулянку! – сказал Жихарь, вытащил ноги, ощупал их и застонал. Потом посмотрел на Гомункула и расхохотался: тот походил сейчас на пресловутый первый блин.

– Ну что, герои? – раздался веселый звонкий голос. – Ходить можете?

На краю ямы стояла девчонка в пестром сарафане.

Жихарь протер глаза от каменной пыли.

Девчонка была хорошенькая, тоненькая, белозубая. Цветы на сарафане все время менялись: только что были ромашки, а теперь уже анютины глазки, а теперь цвет шиповника…

– Здорово, – сказал Жихарь. – Ты, что ли, Смерть будешь?

– Нет, – засмеялась девчонка. – Смерть вот какая…

И сразу же превратилась в высокую старуху с белым лицом в сером балахоне.

Все зубы у старухи были наружу.

– Вот я какая, – сказала Смерть хрипло. – Признали?

Жихарь погрустнел.

– Не убереглись мы, значит, – сказал он. – Ну, веди – вот тебе рука.

Он ухватился за протянутую голую кость, и под его пальцами кость снова обросла молодой крепкой плотью.

– Признали? – снова спросила девчонка.

– Так ты, значит…

– Да! – крикнула девчонка и закружилась вокруг него. – И она – это я, и сама я – это я! Как же ты до сих пор не понял?

Она достала из-за спины ту самую бесполезную покупку – серп на цветущей ветви.

Потом подскочила к богатырю и поцеловала так, что стихла всякая боль, сгинула усталость, расправились плечи и загорелись очи.

– А меня! А меня! – подпрыгивал плоский Колобок.

Девчонка опечалилась.

– Второй раз по-другому поцелую, – предупредила она.

– Знаю. Понял, – кивнул Жихарь.

– А хочешь – совсем за тобой не приду?

– Раньше бы обязательно сказал – хочу… Но я же не Кощей.

– Умница, – сказала она. – А Кощея мне так жалко стало – больно уж он пригожий!

– Только ты смотри, – сказал Жихарь. – Предупреди как-нибудь!

– Чтобы мыши одежду изгрызли? – засмеялась девчонка. – Ладно, будет тебе знак…

– А я-то! А я-то! – надрывался Колобок. Она подняла Гомункула и звонко чмокнула промеж изюминок.

Колобок немедля округлился, зарумянился и начал пыхать жаром, словно только что из печки.

– И еще, – сказал Жихарь. – Яр-Тур… С ним как теперь будет?

Перед ним снова возникло безносое белое лицо.

– Я его забрать не могу, – сказала Смерть. И вздохнула – уже девчонкой.

– А я его на свете оставить не могу, – сказала Жизнь. – Придется ему теперь спать на невидимом острове до тревожного часа… Ладно, заговорилась я с вами, а у меня ведь столько дел накопилось – души вынимать и души вкладывать, сеять и убирать, валить и поднимать, сушить и соками наливать, губить и родить, из земли вытаскивать и вземлю загонять, жечь и леденить, ранить и лечить, здороваться и прощаться, встречать и провожать, расцветать и вянуть…

– А что с Мироедом-то? – решил уточнить Жихарь.

– Ему теперь долго придется себя по кускам собирать!

Жихарь кивнул – но с большим недоверием.

– Ну, я пошла. Спасибо за все…

– Погоди! – крикнул богатырь. – Нам ведь по дороге!

Девчонка округлила глаза.

– А коса-то? – напомнил Жихарь. – Беломор ее, небось, три ночи напролет точилом наяривал!

Девчонка развела руками.

– Ну ты, парень, горазд! – сказала она. – Никак от тебя не отвяжешься! И подмигнула…