Общественная организация
Центр Чтения Красноярского края
Государственная универсальная научная библиотека Красноярского края
Главная Архив новостей Открытые книги Творческая мастерская Это интересно Юбилеи Литература Красноярья О нас Languages русский
Стихи рождаются от отчаяния перед бессилием слова, чтобы в конце концов склониться перед всесильем безмолвия
Октавио Пас
мексиканский переводчик, поэт и эссеист, Лауреат Нобелевской премии за 1990 год
Литература Красноярья

Игнатий Дмитриевич Рождественский

…Я ждал вас, от предчувствия бледнея,
Так можно только встречи с милой ждать.
Вдали сверкнули воды Енисея,
За ними степь, за степью степь опять.
И вдруг с холма в рассветной позолоте
По горизонту ближнему всему
Вы, словно птицы сильные на взлете,
Открылись разом взгляду моему.
Могучи, беловерхи, синегранны,
Как много лет я жил от вас вдали!
И я к вам руки протянул, Саяны,
И я вам поклонился до земли.
И. Рождественский
Игнатий Дмитриевич Рождественский родился 10 ноября 1910 года в Москве, в семье, принадлежавшей к промышленной элите России. Его дед по матери — Николай Иванович Бландов был основателем первого в Москве молочного завода. Бабушка, Мария Евграфовна Бландова писала книги для детей, дружила со многими известными литераторами своей эпохи. Переписывалась с И.С. Тургеневым и даже написала книгу «Воспоминания о Тургеневе». Ее переписка с Короленко, долго хранившаяся в семье, теперь находится в фондах Государственной публичной библиотеки. Мать поэта, Екатерина Николаевна, выпускница Сорбонны, знала несколько иностранных языков, любила и понимала музыку, хорошо разбиралась в искусстве. Отец, Дмитрий Игнатьевич Рождественский сочинял стихи, и хотя никогда их не печатал, сын Игнатий помнил многие стихи отца наизусть.
Октябрьская революция резко изменила жизнь семьи. В 1920 году, когда Игнатию исполнилось 10 лет, семья переехала в Красноярск. Здесь, вскоре после приезда, тяжело заболела и умерла мать. Убитый горем отец оставил семью, став священником в одном из приходов края.
С пятнадцати лет И.Д. Рождественский начал самостоятельную жизнь: работал в геологоразведочной и переселенческой партиях, на фарфоро-фаянсовом заводе, прорубал в тайге просеки, помогал землемерам, строителям. В 1927 году появилось в газете «Красноярский рабочий» первое печатное произведение И.Д. Рождественского «Полк обороны».
Окончив школу, восемнадцатилетний И. Рождественский уехал работать ликвидатором неграмотности и учителем начальной школы в деревне Камчатка Новоселовского района. Педагогическую работу продолжил в селе Чалбышево Пировского района. В Чалбышеве Игнатий Рождественский встретил учительницу Евгению Злотину. Двоих сыновей и трех дочерей воспитали они за долгую совместную жизнь...
В 1934 году молодая семья переехала учительствовать в Туруханск. Одновременно И. Рождественский заочно окончил с отличием Иркутский педагогический институт. Рождественский активно сотрудничал с иркутскими журналами «Будущая Сибирь» и «Новая Сибирь». В этих журналах напечатаны его стихи «У приемника», «Мыс желания», «Заполярье», «Думы геолога» и другие, вошедшие в первую книгу поэта «Северное сияние» (издана в Красноярске в 1936году). Перегрузка, тяжелые условия привели к тому, что стало ухудшаться зрение (ослабло до -13), С тех пор он и не расставался с очками… 1936-37 учебный год Игнатий Дмитриевич начал в строящейся Игарке.
«Мы читали и слушали стихи Пушкина, Некрасова, Лермонтова, - писал много лет спустя бывший игарский школьник Виктор Астафьев. - Мы любили творения этих великих поэтов, но они писали и про дворян и про «немытую Россию», а вот про нас, про Заполярье, про Игарку писал Игнатий Дмитриевич. И нам, конечно же, стихи его казались самыми прекрасными... В 1941 году Игнатий Дмитриевич выехал в Красноярск. Уехал и навсегда оставил в наших сердцах любовь к литературе и великому русскому языку».
В Красноярске Игнатий Рождественский начал работать литературным консультантом в краевом книжном издательстве. С первых дней Великой Отечественной войны Рождественский считал себя мобилизованным и призванным. Зрение не позволило ему пойти на фронт. Но его военные стихи, пронизанные чувством истинного патриотизма и любви к Родине, попадали на передовую: «Помню, на Днепровском плацдарме сидели мы, голодные, отрезанные от наших рекой, - вспоминал В.П. Астафьев, - и вовсе нам не до стихов было. Ночью на плацдарм переправились свежие части. Мы подались к «новичкам» «подстрелить» на завертку табачку. В норке, по-стрижиному вырытой в яру, мелькнул огонек. Я туда. Подхожу и слышу: «Всю ночь в тайге буянили метели». Родной, не раскатистый, не цветистый, а простой, чуть суровый голос долетел до далекого Днепра. Долетел, и чертовски тепло от него стало. Я выпросил тогда у пехотинца газетную вырезку с этим стихотворением и долго таскал его в нагрудном кармане»...
С 1946 года И.Д. Рождественский — член Союза писателей СССР. С 1956 по 1965 гг. работал специальным корреспондентом газеты «Правда» по Сибири и Якутской АССР. Свыше 30 поэтических сборников было издано в Москве, Красноярске, Иркутске, Новосибирске.
Умер поэт в 1969 году. Похоронен на Николаевском кладбище Красноярска.

Из беседы Виктора Астафьева с Юрием Ростовцевым (1991г.)

- Главное все-таки то, что на учителей мне повезло... Встречались люди огромной культуры. Тот же Игнатий Рождественский, о котором я тебе не раз говорил. Но вот, знаешь ли, что его вдова Евгения Моисеевна умерла только в прошлом году. Кстати, я ее сам хоронил, целое случилось приключение.
- В каком смысле?
- В каком! Почти наугад, обутый вот в эти сапожки, пер и пер через Николаевское кладбище, а снегу по пояс почти. Искал могилу Игнатия Дмитриевича. Нашел! Евгения Моисеевна просила положить ее между сыном и самим Игнатием Дмитриевичем...
Да, на учителей и на воспитателей повезло. Другой - бывший беляк, штабс-капитан Соколов. В колчаковском войске сопровождал золотой эшелон. А в советское время служил кладовщиком, воспитателем. Позже стал руководить детдомом, умер директором школы на острове Полярный. Это все Игарка, конечно...
- А подробней расскажите, в чем их учительский секрет?
- В требовательности и внимании. Помню, для знакомства Игнатий Дмитриевич заставил нас по очереди вслух читать «Дубровского». Почти все бубнили невнятно, спотыкались. Тут же для каждого ученика приговор безапелляционный звучал: «Болван! Дубина! Кто тебе отличные оценки ставил? Тебе во втором классе учиться!... Один парень из вас читает ничего...» А парень этот - я! Первый раз похвалил! Дальше - из кожи лез.
На уроках у него стал завзятым чтецом. К тому времени, как встретились, я сидел третий год в пятом классе. Из-за арифметики. А история, литература, русский язык, естествознание, география - отлично. Но естественные предметы не давались. Даже посредственных оценок не имел. Он сказал мне: «Вроде не болван, есть даже некоторые способности. Вон уже ловеласничаешь, скоро взрослым станешь. Если тебя недоучкой из детдома шуганут, чего делать-то будешь?»
По его ходатайству меня срочно в шестой класс пересадили из пятого. Стал налегать; видя это, меня на «трояки» вытянули и в геометрии, и в физике... Шестой-то закончил.
Я только в первом и шестом учился один год. В остальных - по два, так что за десять лет только шесть классов освоил. (Смеется от удовольствия, вспоминая школьную науку).
- Секрет-то Рождественского в чем? Ни в одном же окрике...
- Хоть придирчивый был, легко взрывался до ругани, но воспринимал нас людьми. Как-то вот был в нас, в наших судьбах заинтересован.
Имели значение и обстоятельства севера. Длинная зима, податься некуда; город, заваленный снегом. Жили от парохода до парохода, то есть от июня одного года до июня другого. Самолеты летали только почтовые, связи с большой землей нет.
А специфика северных школ в 30-е - крепкие учителя, из числа ссыльных или скрывающих недобитых интеллигентов. В суровых условиях выживали вместе.
Ребятишки и взрослые в школе весь день, увлечены каким-нибудь творчеством. Шутка ли, даже фотодело желающие осваивали. За свои россказни и «исключительные артистические способности» я был призван в драмкружок. Так впервые переступил порог Дворца пионеров. Правда, учитель слово с меня взял, что на учебе не отразится.
Впервые рояль увидел там, во Дворце пионеров. Меня потрясла сама его внешняя фактура. Я погладил его. А когда на нем заиграли, чуть не умер от разрыва сердца. Как много густого, сочного звука!
- Вы и на сцену выходили?
- На самом деле в «Недоросле» играл Скотинина. Для чистоты образа мне подушку привязывали на пузо. Играл с успехом, запомнилось. Потом приятели до конца учебы звали меня «скотиной», а я - довольный - откликался.
Но вдруг охладел к театру, захотел учиться на балалайке. Две пьески разучил - опять погас. Перекинулся на гармошку: две плясовые освоил и забросил. Так вот меня пошатывало. Правда, чтению не изменял.
- То есть вы текст фонвизинский разучивали?
- Отчасти. Я привирал, присочинял ребятам на потеху. Жалко, что реплик своих не помню, сочиняя под Фонвизина.
- Выходит, на самом деле актерские данные были?
- Ребята неистовствовали. Впрочем, нам лишь бы не учиться. И вспомни суровые условия жизни: улицы завалены снегом, деваться некуда. Это принуждало к активности, к поиску занятий, развлечений. Однажды затеяли рукописный журнал. Кто сшивает и клеит. Кто сочинять может - пишет, редактирует. С рисунками журнал делали. Вступили в переписку с самим Роменом Ролланом, с Горьким... В том журнальчике и состоялась моя первая публикация.
- А как это происходило?
- Игнатий Дмитриевич предложил рассказать о коротких летних деньках. Я рассказал, как в лесу бродил. Годиться? - спрашиваю. Стоит попробовать, согласился учитель. А заблудился я тогда капитально. Но папа мой с мачехой даже в сельсовет не заявили о пропаже сына. Четверо с половиной суток таскался по полярной тайге. Тяжело пришлось. Если кто прочитает сейчас об этом в «Царь-рыбе», то подумает: автор выдумал. Отнюдь!
- Та рукопись едва ли сохранилась?
- Куда там! Ни одного оригинала журнала не сберегли, все сгорело. Жаль, и письма литераторов к ребятам погибли. Уже теперь, на встречах с воспитанниками довоенной Игарки и учителями говорю: «Что ж вы копии-то не сняли, с писем Горького?» - «Вот не сняли». Зато в пожаре спасали бумажные портреты Ленина... Сдались они кому?
Не было понимания, да и сейчас тоже.
- Так эта публикация - вешка к последующему!
- Молодец! А я вот по сию пору не пойму: откуда и что (смеется).

Игнатий Дмитриевич Рождественский

ПЕРЕД ЗАПЛЫВОМ

Нам пора: в порту пробили склянки,
Синий парус приподнял рассвет,
От росы чуть клонятся саранки,
Дрожь идет по глянцевой листве.
Нам пора, ведь в это утро яркое
Облака сомнений унесло,
На причале - легкие байдарки,
На плечах — послушное весло.
Поплывем, товарищ закадычный,
Манит, плещет пенистая глубь...
Наши руки крепки и привычны
К молоту, винтовке и веслу.
* * *

СНЕЖНИЦА

Не зря зовешься ты Снежницей,
Лесная станция моя.
Через сугробы не пробиться
В твои буранные края.
Снежницу снегом забросало,
До крыш поселок замело,
В снегу не видно краснотала,
Кругом бело, бело, бело.
Лежат снега на горных склонах,
По кручам бродят облака,
А ты сквозь ночь огнем зеленым
Сигналишь мне издалека.
И я смогу сквозь снег пробиться,
Преодолеть громады гор...
Лесная станция Снежница,
Маяк, манящий семафор.
* * *

КНЯЖЕНИКА

Благоуханье княженики
Прольется в комнате моей,
И вспомню край, где чащи дики,
Где птиц пронзительные крики,
Где звезды в пологе ветвей.
Где голубой дымок рассветов
Струится над зубцами скал,
Где желтовато-фиолетов
Таежной ягоды накал.
Где реки мчатся в гневном гуле,
Срываясь с хмурых горных гряд...
Да, мы опять с тобой вдохнули
Тайги и детства аромат!
Да, мы с тобою отыскали
Тропинки первых наших встреч,
Чтоб там, на дальнем перевале,
Костер, как в юности, зажечь.
И словно бурей подхватило,
И словно взвихрило волной...
Откуда в ней такая сила —
В сибирской ягоде лесной?
* * *

Ох и холодно, звезды и те посинели,
И Венера от стужи ушла в облака.
Бросив вызов морозу и дикой метели,
Ты идешь по застругам, озябнув слегка.
Ох и ветрено здесь, на границе России,
Ни сорок не увидишь, ни шустрых синиц,
Не двойные вставляют тут рамы —
тройные,
Надевают лохмашки поверх рукавиц.
Как артистка, уходит луна за кулисы,
Хилый ельник морозом сражен наповал,
Отдают тебе мех черно-бурые лисы,
Мех, что звезды и шорохи ночи вобрал.
Гулко колются льды, и летят снеговеи,
Круг полярный, как обруч, лежит на пути.
Ты шагни за порог, разожги камелек
поживее,
Пусть погреются звезды, к себе их
впусти.
А меня? Нет, не стану напрасно
проситься,
Все равно никогда не поладим с тобой.
Вот я слышу, как тихо скрипят половицы,
Или, может, то снег заскрипел голубой.
По полярному кругу иду неуклюже,
Без объятий твоих мне житье — не житье.
И, не выдержав дьявольской стужи,
Разрывается кедр, словно сердце мое.
* * *

ЗРЕЛОСТЬ

Я, конечно, чуточку жалею
О поре, когда, начав свой путь,
Юность выходила к Енисею
Свежести в ладони зачерпнуть.
У костра рыбачьего сидела,
Веслами бурлила быстрину,
Из трущобы вызволяла смело
Северную робкую весну.
Мужества хорошее начало,
Мускулов тяжелое литье.
До сих пор еще не отзвучало
Первое признание твое.
Жду тебя, как прежде, постоянно,
И никак не угадаю я —
Что там: прядка теплого тумана
Иль косынка легкая твоя.
И остановлюсь я на мгновенье
И никак, никак не разберу:
Или ты запела в отдаленье,
Иль волна плеснулась на ветру.
Жизнь тобой по-прежнему согрета,
И с тобой красны мои дела...
Как весна переходила в лето,
Так и юность в зрелость перешла.
* * *

Мне не встречалась женщина в Саянах,
Свежее и красивее, чем вы.
Вставали горы четким полукругом,
Звенели хоры птичьих голосов,
Я с вами шел росистым летним лугом
Всего лишь только несколько часов.
Все было чисто, празднично и ново,
Сияли льды серебряным огнем,
Я в этот день вам не сказал ни слова
О чувстве неизменчивом моем.
Но вспомню вас — и сердце встрепенется,
И манит вновь в саянскую тайгу,
И если вновь увидеться придется,
От вас уйти я больше не смогу.
* * *

Любовь у нас немножечко иная
Чем у других. Мы вместе много лет,
Но я тебя как следует не знаю
И, видно, так и не узнаю, нет.
Ни на перроне зимнего вокзала,
Ни у реки бурливой по весне
Слов, от которых сердце замирало,
Ни разу ты не говорила мне.
А я их ждал не днями, а годами,
Я бредил ими, тосковал о них,
Не угасало ожиданья пламя
В краю пурги и в далях ледяных.
И нынче жду, как прежде, терпеливо,
Они во сне мне слышатся, а ты,
А ты молчишь, как северная ива,
Что поднялась из вечной мерзлоты.
Да, многое не так, как бы хотелось,
Совсем не так... И все же до сих пор
Застенчивости уступает смелость
И мненьям и годам наперекор.
Да, нравом мы с тобой ни в чем не схожи,
И не всегда была ты мне близка.
И не всегда желанна мне... И все же
Я без тебя, как ночь без огонька.
* * *

Все вокруг такое русско-русское,
Все кругом родное из родных.
Яблоня сияет белой блузкою,
Сотканною из цветов своих.
Забрела ракита по колено
В синеву лесного озерка,
Иволга поет самозабвенно
В сумерках зеленых ивняка.
Прославляя полночи сиянье,
Веющей сиренью и сосной,
Соловьи вступили в состязанье
С местного эстрадой областной.
Нет, нигде мне не дышалось легче,
Ветры все печали унесли...
Ученица, дочь тверской земли,
Говорит мне: «Ландыши расцветши...»
Вместо принятого — «расцвели».
* * *

НОВОСТРОЙКА

Станки стояли прямо на снегу,
К морозной стали руки примерзали,
И задыхалась вьюга на бегу,
И в белых вихрях затерялись дали.
Через сугробы шли грузовики,
Стонала вьюга тяжко и уныло,
Но не смолкали гулкие станки
И гневно стружка под резцом бурлила.
Из ледяной, непроходимой мглы,
Из омута клубящейся метели
Орудий смертоносные стволы,
Как молнии багровые, блестели.
Еще не.воздвигали корпуса
И котлованы только намечали,
Но мы творили нет, не чудеса...
Мы просто фронту честно помогали.
* * *

Я к Енисею прихожу, как к другу,
Мне трудно жить без голубой реки.
На всю необозримую округу
Поют разноголосые гудки.
Стою еще горячий от работы
Над Енисеем в дружеском кругу,
На корабли, на горные высоты
Смотрю и насмотреться не могу.
С волнением и гордостью читаю
Я теплоходов новых имена
И в плаванье большое провожаю
Лобастова, Мецайка, Шангина.
Приветствую знакомых кочегаров
И водоливам крепко руки жму.
Пары разводит «Адмирал Макаров» -
До Минусинска путь лежит ему.
Я прохожу вдоль шумного причала,
Взлетает крана мощная стрела...
Здесь первое признанье прозвучало,
Здесь песня спета первая была.
От барок тянет терпкою сосною,
Над сопкой занимается рассвет,
За глиссером, что мчится быстриною,
Как хвост кометы, вспыхивает след.
Я к Енисею прихожу, как к другу,
Мне трудно жить без голубой реки.
На всю необозримую округу
Поют разноголосые гудки.
Проснись, когда встают туманы,
Чуть отрываясь от земли,
Когда зарею осиянны
Леса блистают, как кремли.
* * *

Когда трава росой примята,
Когда под крыльями сосны
Новорожденные маслята
На мир глядят удивлены.
Не прозевай обабки в спешке,
Что все в росинках, как в резьбе,
Гляди, смешные сыроежки
Ватагой кинулись к тебе.
Дрозды настраивают гусли,
Лесное славя бытие,
И подосиновик ли, груздь ли
В лукошко просятся твое.
Тумана прядь к тебе прильнула,
Ворсистый мох побеспокой.
Что это? Солнце ли блеснуло?
Нет, это рыжик под рукой.
Проснись и, устали не зная,
Спеши в заветный лес с утра...
Пришла, пришла пора грибная,
Великолепная пора.
* * *

ЗДЕСЬ ВСЕ ТВОЕ

Здесь все твое! Весь край суровый,
И широта и высота
От малой веточки кедровой
До исполинского хребта.
Здесь все твое! Луга и нивы
Цветы, туманы, облака
И ветра мягкого порывы,
И трав шумящие шелка.
Здесь все твое! Владей умело
Всем, что завещано тебе.
Здесь все твое! Впрягайся в дело,
Вовек не кланяйся судьбе.
Бери судьбу, как молот, в руки,
И никогда не выпускай!
Нас ждут станки и виадуки,
Большое поприще науки,
Заждался нас таежный край.
И сколько, сколько незажженных
Нас ждет земных, лучистых звезд,
Пускай в тайге, на горных склонах
Опоры встанут в полный рост.
Пускай поднимутся плотины
Из енисейской быстрины,
Мы непреклонны, мы едины,
Творцы, разведчики весны.
* * *

СЕВЕР

Он тебе покажется угрюмым, —
Тишина, белесый небосвод...
Горький дым над заметенным чумом
Одиноким облачком плывет.
Тишина... И, может быть, не сразу
Ты заметишь в сумрачной ночи,
Как в снегах, невидимые глазу,
Непокорно плещутся ключи,
Как в мохнатом облаке поземки,
На пластах полярной мерзлоты
Вырастают гордо камнеломки –
Голубые, смелые цветы...
Здесь тепла земле недоставало,
Люди здесь суровые на взгляд,
Здесь к тебе присмотрятся сначала,
А потом с тобой заговорят...
* * *

БЕЛАЯ НОЧЬ

Нам открывается Север. Над нами
Встало, тайгу озарив,
Белых ночей осторожное пламя,
Света туманный разлив.
Белые ночи. Спокойно на сердце.
Нас не преследует мрак,
Это, чтоб я на тебя насмотрелся:
Дня не хватало никак.
Это, чтоб я любовался тобою,
Это, чтоб нам не спалось...
Вьется белесый дымок над трубою,
Вахтенный дремлет матрос.
Громко вздохнуть мы с тобою не смеем,
Чтоб не вспугнуть красоты.
Белая мгла над родным Енисеем,
Белых черемух кусты.
Где и когда ты встречала такое?
Молча с тобою стоим.
С берега машет рыбачка рукою,
Счастья желает двоим...
* * *

ВОЛОГОДСКИЕ КРУЖЕВНИЦЫ

Поют задумчиво подружки, плетут венчальную красу.
Звенят тихонечко коклюшки, как елки в утреннем лесу.
Как голосистые свирели, как молодые ручейки.
И в декабре здесь, как в апреле, цветов белеют лепестки.
И в легких трепетных туманах березки вырастают вдруг.
И стаи тучек златотканых плывут от нежных женских рук.
И кружевниц веселых пальцы взлетают, словно стаи птиц.
Чуть-чуть поскрипывают пяльцы, глаза блестят из-под ресниц.
И. как ручьи в волшебном ложе, узоры льются….Видишь ты?…
И мир становится моложе от вологодской красоты.
* * *

ЧАЙКА

В ясные воды залива,
Пробившись сквозь штормы и лед,
Входит неторопливо
Стройный морской пароход.
И чайка — комочек пены, —
Волну задевая крылом,
Спутницей неизменной
Летит за своим кораблем.
Там, у Полярного круга,
В бури, в туманы, тьму,
Чайка не бросила друга,
Не изменила ему.
Я говорю без утайки,
Той, что, как жизнь, люблю:
Надо учиться у чайки
Верности кораблю.
* * *

МОИ УЧЕНИКИ

Мои друзья, мои ученики,
Мои питомцы, вечно дорогие,
О если б знали, как вы мне близки,
Встречаю вас в любом краю России.
От туруханских зорь, игарских вьюг
Взошли вы на кремлевские высоты,
Вы — инженеры, доктора наук,
И вы же — орудийные расчеты.
Пшеницу сеете на целине,
И всходит дружно щедрая пшеница,
Я к вам стремлюсь, как к молодой весне,
В родные ваши вглядываюсь лица.
В глухом тумане северного дня,
И в гневном гуле южного прибоя,
Вы громко окликаете меня,
Зовете в путь, берете в путь с собою.
А сколько вас заснуло вечным сном,
Над вами обелиски встали строем
Под Выборгом, на Волге, за Орлом,
И мы без вас творим, дерзаем, строим.
Тетрадки ваши с давних лет храню
И сочиненья, словно талисманы,
Я в вас нашел любимую родню,
Я к вам иду сквозь ливни, сквозь бураны.
Вы — запевалы самых главных дел,
Мне с вами никогда не разлучиться,
Я счастлив тем, что в вас вдохнуть сумел
Своей души горячую частицу.
* * *

САЯНЫ

Я ждал вас, от волненья замирая,
До боли всматриваясь в синеву,
Стелилась степь весенняя без края,
Где ветер гладил нежную траву.
Я ждал вас, от предчувствия бледнея,
Так можно только встречи с милой ждать.
Вдали сверкнули воды Енисея,
За ними степь, за степью степь опять.
И вдруг с холма в рассветной позолоте
По горизонту ближнему всему
Вы, словно птицы сильные на взлете,
Открылись разом взгляду моему.
Могучи, беловерхи, синегранны,
Как много лет я жил от вас вдали!
И я к вам руки протянул, Саяны,
И я вам поклонился до земли.
* * *

РУССКОЕ СЛОВО

Скажи, луг росистый, скажи, бор сосновый,
Скажите, речные буруны:
Ну чем оно так, наше русское слово,
Тревожит душевные струны?
Ответь, отчий дом, свежим хлебом пропахший,
Согретый дыханием печи:
За что с юных лет слово русское наше
Люблю я до боли сердечной?
Шепните, заветные книжек страницы:
Зачем в одиночестве снова
Листаю я вас и, как отблеск зарницы,
Ловлю самородное слово?
Оно — и молитва, и клятва, и песня
В устах наших грешных и душах.
Неужто и впрямь победит чужебесье
И русское слово задушат?
Наверно, беспамятным быть и беспечным
Мне к слову родному негоже.
Не зря ж на кресте моём осьмиконечном
По-русски напишут: «Раб Божий...»
***
* * *
По изданиям:
  • Рождественский И. Северное сияние. - Красноярск: Красноярское государственное издательство, 1936.
  • Рождественский И. Избранное. – Красноярск, 1970
  • Рождественский И. Я к Енисею прихожу, как к другу: Избранное. – Красноярск: Кн. Изд-во, 1980
  • Ростовцев Ю. Как он читал прекрасно: Страницы из жизни В. Астафьева // Студенческий меридиан. – 2004. - №5
  • Какие наши годы!/ Сост. В.П. Зыков – Красноярск: КИЦ «Продвижение», 2006
По материалам сайтов: