|
Литература Красноярья
Гамлет Арминакович Арутюнян Я стану дождём,
Любящим свою землю.
Не тем летним,
Сиюминутным шалунишкой,
А дождём – тружеником,
Дождём, которым нагружены
Тяжёлые баркасы туч.
Я выпаду там,
Где от жажды
Сгорают посевы,
Где высохли реки
И рыбы ждут разлива,
Где среди многих
Притулился твой огородик, мама.
Гамлет Арутюнян
|
| |
|  Гамлет Арутюнян – известный врач, хирург-онколог высшей категории, доктор медицинских наук, академик, заместитель главного врача Красноярского краевого онкологического диспансера, член Союза российских писателей, автор нескольких поэтических книг.
«Давно ли я, – пишет поэт Сергей Кузнечихин, – молодой инженер, молодой врач Олег Корабельников и юный студент Гамлет Арутюнян ходили в литературное объединение? Никого из нас не печатали, и будут ли – никто не знал. Но юноша с экзотичным для Сибири именем Гамлет усердно штудировал азы медицины не потому, что не верил в свой поэтический дар, и даже не потому, что мужчине нужна земная надежная профессия, способная прокормить,- просто он мечтал стать врачом.
И он стал им. Несмотря на то, что время и обстоятельства подталкивали на другие дороги. Его мать, Евдокию Дмитриевну, увезли под конвоем из орловской деревни Княгинино, где она работала учительницей начальных классов. Отца, Арменака Ованесовича, студента железнодорожного института, арестовали в Тбилиси. Разные тюрьмы, разные этапы. Одной – Дубровлаг, другому – Новая Земля, Воркута, 503-я стройка. Разные зоны, но колючая проволока везде одинаковая. Встретились, когда прибыли на поселение в Енисейский район. Кстати, именем своим будущий хирург и поэт тоже обязан зоне – режиссер лагерного самодеятельного театра доверил заключенному Арутюняну главную роль в знаменитой пьесе Шекспира, и "крепостной" актер имел успех.
Гамлет был вторым сыном, рожденным в заключении, и реабилитирован вместе с родителями в 1956 году (в четырехлетнем возрасте). Казалось бы, человеку надо обидеться на жизнь, озлобиться. Но вопреки всему рожденный в неволе мальчик вырос в большого доброго мужчину: любящего сына и отца, надежного друга, прекрасного хирурга и поэта с собственным голосом.
…Каждый день, встречаясь с трагическими ситуациями в больнице, он никогда не теряет оптимизма, и стихи его – ясные, светлые, добрые, милосердные».
Сам Гамлет Арминакович так объясняет своё творчество: «Одну из книг я хотел назвать «Отдушина», потом, правда, ушел от такого названия… По роду своей работы, постоянно эмоционально напряженной, мне такая отдушина нужна была. Господь мне ее послал. Я должен был в эту «форточку» улетать, самовыражаться... А потом возвращаться. У меня же мало стихов о хирургии, кровь, пот, слезы, прочее… очень мало я об этом писал. Меня вообще жизнь интересует вся, а не только хирургия и онкология…»
|
| Гамлет Арминакович Арутюнян
С тех далёких времён,
Когда мама жила в захолустье,
Утекла не одна
Енисейская буйно – вода.
Если глянешь на север.
Ещё так далёко до устья.
И суровую воду
Процедят не раз невода.
В неводах этих ночь
И небесные звёзды врассыпку.
В неводах этих плен,
Крик мятежного сына в ночи.
И – кричи, не кричи –
Не отменят сибирскую ссылку.
И – моли, не моли –
Далеко от деревни врачи.
Слёзы высохнут сами собой,
Но останется боль и усталость.
Вновь забрезжит рассвет
В этом Богом забытом краю.
И к подушке, намокшей от слёз,
Ты тихонько прижалась,
Осознав, что и вправду –
У обрыва на самом краю.
Ты засни хоть немного,
Хоть чуточку веки сомкни.
За тобой сыновья –
Три сердечка вблизи бьются ровно.
За тобой твоя дочь –
Кареглазая, нити ресниц...
За тобой твоя рана,
Зашитая нитью суровой.
Время вылечит боль,
Лишь останется горький осадок.
И не станет его...
Ты забудешь совсем про беду.
Вот кончается век.
Мама что–то ворожит у грядок.
И с седой головой
К этим грядкам я тоже приду.
Если глянешь на север,
Ещё так далеко до устья.
А холодную воду
Всё цедят и цедят года.
С тех далёких времён,
Когда мама жила в захолустье,
Всё прошло, унеслось,
Не оставило даже следа.
* * *
Стала матушка слаба,
Через не могу.
Я мальчишкой несмышлёным
К ней бегу.
Мама, мамушка, не надо,
Ты побудь со мной.
Сынка, мой любимый сынка,
Лес стоит стеной.
Мама, матушка, сейчас я
Сбегаю в аптеку.
Ничего, сынок, не надо
В грусти человеку.
Мама, мамушка, я мигом
Принесу лекарство.
Ничего, сынок, не надо,
Ты живи, не барствуй!
Мама, матушка, не надо,
Подожди меня...
Стынет холодом ограда,
И молчит родня.
Мама, матушка, не надо
Оставлять меня.
Буду я бежать по утру,
Рифмами звеня.
В нашем славном, милом крае
Много кислорода.
Ничего, сынок, не надо.
Слава Богу!
* * * МАТУШКЕ
Вот опять окружила кольцом
желтоглазая осень.
Потемнел Енисей,
покраснела рябина в саду.
Мир, в который уж раз,
оказался непрочен.
И северный ветер
протяжно подул.
И волны,
в который уж раз,
наливаются злостью,
и всё норовят захлестнуть
заблудшую лодку в реке.
Они её пробуют
как бы на ощупь.
И вдруг исчезают,
оставив лишь рябь на щеке.
Прости меня,
я ведь бывал непослушен,
но ветер свободы
ловил сибиряк.
И мир был доверчив,
то расширен, то сужен,
и в спину дышал,
нависая, ГУЛАГ.
А ты сохранила газеты
двадцатого съезда.
Ты шёпотом их лишь читала
и прятала в стол.
Тебя лишь жалели в тайге
сосны-невежды
и дети твои,
приносившие ягоды в дом.
Прости меня, мама.
Которые сутки
заливается лиственным лаем тайга.
И чувствуешь время.
Уже не до шуток.
Совсем уже скоро
оденутся льдом берега.
Хочу, чтобы ты
оставалась со мной
как можно подольше.
И грудью прижмусь,
чтоб услышать биенье
в груди.
Услышь меня, мама,
мой голос от этого звонче.
Услышь меня, мама —
не уходи!
* * *
Ты раздвинула туман
Слабыми руками,
И открылся враз изъян
С редкими лучами.
Ты спустилась вниз с крыльца,
Вышла в огород,
Там всходила резеда,
Да ещё горох.
Там картофель вскрикнул вдруг —
Дал росточек.
Столько солнышка вокруг,
Спит сыночек.
Ты же — мама,
Маме — грех
Просыпаться поздно.
Средь обязанностей всех
Ненавидеть слёзы.
Надо только лишь одно —
Всё успеть.
Глядь, уже опять темно,
Как на грех.
Ранним утром
Вновь туман
Развести руками,
Чтоб открылся враз изъян
С редкими лучами.
* * *
Не верю ласке слов и вижу,
Что это все сплошной обман.
И только всадник — тополь рыжий,
Уходит медленно в туман.
Отбыл свое он на планете
И порыжела голова.
О, кто его теперь приветит,
Поверит в добрые слова?!
Как много слов, как много мнений…
Но все сплетается не зря.
Давно повержен старый гений
И новая спешит заря.
И все же говори, я слышу
И верю в жизнь, а не в обман.
И только тополь, всадник рыжий,
Уходит медленно в туман.
* * * РЫЖИК
Кто же любит людей
Поневоле бесстыжих?
Кто же с ними теперь
В этой жизни знаком?
Не любят дрянных и строптивых,
Кто явно, кто просто тайком.
И это не сон,
Не причуда изменчивой вьюги.
Строка в унисон,
А виною всему только люди.
Жил Рыжик в селе,
Весь веселый и солнечной масти.
Когда он по улице шел,
Всем хотелось сказать
Только: – Здрасте!
Как таксист в городах
Производит извоз,
Так и Рыжик в селе
Был дурной на заботу.
И всем полюбился он тем,
Что спокойно развозит навоз.
Кому-то ведь надо и эту
Исполнить работу.
И все огороды весной
Наполнялись навозом.
Таким вот трудом занимался:
Навозным извозом.
И все, кто весной приходил на конюшню,
Кричали, кричали, кричали:
– Меня ты послушай!
Не надо других лошадей,
Зачем мне проблемы?
Ты дай мне вначале
Такую вот лошадь, как Рыжик,
Ведь нету сладней.
Покладистый Рыжик
Исправно снабжал огороды.
Пока молодой и пока что еще не нахал.
И он не хамил, не кусал
И не бил сумасбродов.
И, лишь постарев,
Под возом навозьим упал.
И быстро забылось, что он
Был заботливым, добрым,
Что он так исправно
Навоз всем возил.
Шли годы. А люди кричали:
– Мне только!
Такую вот лошадь, как Рыжик.
А Рыжик почил.
И мир наш сибирский
Остался без бедного Рыжика.
И мир наш сибирский
Остался без добрых людей.
Эй, люди! Вы слышите?!
Так можно пропасть
Без лишних затей.
Ведь некому стало в деревне
Возить эту слякоть,
И некому стало в деревне
Делать добро.
И некому стало в деревне
Плакать и плакать,
И некому стало в деревне
Возить серебро.
* * * ТУНГУССКОЕ НЕБО
Когда мы, рыбаки и удачники,
Медленно движемся к речке,
Совсем незнакомой,
В наплывающий сумрак,
Вдруг откуда-то из облаков –
Разговорчивый голубь.
Зачем из небесной стремнины,
Где боги и царства,
Стремглав, стервенея,
К воде так до одури мчаться?
Зачем ты, такой несмышлёныш,
Враз перепутал и небо, и землю.
И как же тебя мне спасти,
Чтоб ты смог обрести
Уверенность в завтрашнем дне?!
Ведь нежных твоих два крыла
Не спасут при полёте.
А та, что тебя всё ждала,
Да не дождалась,
Ведь она уже свила гнездо
Дорогой мой, с другим...
Зачем же ты мечешься?
Грустишь, бороздишь,
Всё пытаясь понять, проглядеть
Это тёмно-тунгусское небо.
И сумрак плывущий,
И голубь зовущий,
И друг мой похмельный,
И я, незатейный.
* * * РУКИ ХИРУРГАпосвящается брату Володе Ритуал наш извечен:
щетки, мыло и спирт.
И склоненные плечи,
и молчанье навзрыд.
И короткое: "Начали!"
Начинается битва.
Острый след, обозначенный
Хирургическим ритмом.
Руки, данные Богом,
не впадайте в отчаянье.
А иначе все боком
и молчанье, молчанье.
Судьи около ходят -
ты подсуден, хирург.
Но порою исходы
не зависят от рук.
* * * | По материалам сайтов:По книгам:- Арутюнян, Г. А. Встревоженное небо. – Красноярск : Городская типография, 2009. – 301 с.
- Арутюнян, Г. А. Светает. – Красноярск : Книжное издательство, 1990. – 22 с.
- Арутюнян, Г.А. Трое в лодке: стихи / Г. Арутюнян, Н. Еремин, С. Кузнечихин. – Енисейск, 1994. – 164 с.
- Кузнечихин, С. Д. 50 лет со дня рождения поэта Г. А. Арутюняна // Край наш Красноярский: календарь знаменательных и памятных дат на 2002 год. – Красноярск : ГУНБ, 2001. – С. 66-67.
- Мужская компания : стихи. – Красноярск : КГУ, 2002. – 142 с.
- Русская сибирская поэзия. Антология, XX. – Кемерово, 2008. – 479 с.
- Арутюнян, Г. А. Друг Горацио. – Красноярск, 1999. – 119 с. – (Конец века).
|
|
