Николай Станиславович Устинович родился в деревне Горелый Борок Нижне-Ингашского района Красноярского края 18 мая 1912 года. В семье было 9 детей, к труду приучали с малых лет. Когда отец разрешил подростку охотиться, общение с природой сделалось еще более тесным: «именно с тех далеких дней я полюбил тайгу и природу… Эту любовь я пронес через всю свою жизнь. Я любил даже то, что любить, казалось бы, никак нельзя: пургу, ненастье, темные и слякотные осенние ночи, сорокоградусные морозы с льдистым туманом, – ведь они приучают человека к борьбе, дают ему ощущение силы».

Учиться он начал сразу в третьем классе. Окончил начальную школу в Нижнем Ингаше и уехал продолжать обучение в Иланской железнодорожной семилетке. Собирался стать ученым-естествоиспытателем. Вел дневник наблюдений за природой, собирал травы, зарисовывал их. «Что побудило писать – не знаю. Спроси у эвенка – почему он поет о том, что видит вокруг себя в пути? Разве он знает? Помнится, портил бумагу «рассказами» уже лет с 12-ти». Первый рассказ Н. Устиновича «Орудие» был напечатан в московской «Охотничьей газете». 20 августа 1930 года. Вскоре были опубликованы новеллы и зарисовки «Бердана», «Пурга», «Тайга зовет» - в московском журнале «Охотник» и в новосибирском «Охотник и рыбак Сибири». Автору шел лишь девятнадцатый год.

В 1931 году Николай Устинович завербовался на крупную стройку в Хабаровске, где он работал землекопом, табельщиком, сотрудником газеты-многотиражки. Именно здесь началась журналистская карьера Н.С. Устиновича. В 1933 году хабаровское издательство выпустило сборник самодеятельных авторов Николая Устиновича , Валентина Лоскутова, Льва Касперовича, Виктора Маргорина под названием «Листопад».

В 1936 году Н. Устинович переехал в Иркутск, работал зав. литературным отделом в газете «Восточно-Сибирский комсомолец». В 1937 году был арестован за «контрреволюционную деятельность». Приговор - 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Поводом к аресту послужил рассказ «Листопад», в котором воссоздается типичная ситуация раскулачивания. На пятом году заключения Николай Станиславович подал ходатайство о пересмотре дела, и в ноябре 1942 года был, учитывая состояние здоровья, условно-досрочно освобожден. С помощью Игнатия Рождественского в июле 1943 года устроился в редакцию газеты «Красноярский рабочий» вначале спецкором сельхозотдела, а с июня 1945-го по апрель 1949 года - собственным корреспондентом.

Расцвет творчества Николая Устиновича пришелся на вторую половину сороковых годов. Особый успех выпал на долю сборника «Лесная жизнь». Впервые он вышел в Красноярске в 1944 году, в 1947 году, под тем же названием сборник появился в столичном «Детгизе» и Ставрополе, в Софии на болгарском языке, в 1948 году - в шанхайском издательстве «Шидай», а в 1951 году — в Чехословакии Один за другим следуют сборники «Аромат земли», «В лесной глуши», «По следу», «Соки земли», «В тайге», «Рассказы следопыта»…

В русскую литературу Николай Станиславович вошел как певец сибирской природы, «сибирский Пришвин». В его новеллах – тайга и тундра, таежные приключения и охотничьи эпизоды. Сам Николай Станиславович считал себя прежде всего детским писателем, тесно сотрудничал с газетой «Пионерская правда», журналом «Дружные ребята». В них печатались его рассказы: «Примета», «Терпеливые утята», «Цена жизни», «Ворона», «Дикий случай», «Спичка», «Бурундучок». Некоторые рассказы попали в хрестоматии "Родная речь" и "Родное слово", по которым учились в начальных школах.

Книги Н. Устиновича выходили не только в Сибири, но и в центральных издательствах, а также в Германии, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Китае.

С 1958 по 1962 год Н. С. Устинович возглавлял Красноярскую писательскую организацию. Способствовал становлению и творческому росту таких красноярских литераторов как Анатолий Чмыхало, Иван Сибирцев, Зорий Яхнин, Иван Назаров, Майя Борисова и др.

Прожил писатель всего 50 лет. Скончался 4 ноября 1962 года. На родине писателя, в Нижнее-Ингашском районе, несколько школ носят его имя, есть улица, музей имени писателя. Его имя носит Центральная межпоселенческая библиотека, где собраны все произведения Николая Станиславовича. Здесь же каждые пять лет проводятся Устиновичевские чтения.

После удачной охоты на зайцев мы расположились на привал. Ясный осенний день кончался. Солнце закатывалось за оголенный лес, по жнивью протянулись длинные тени. В воздухе разлилась бодрящая свежесть.

У костра было тепло и уютно. Приятно ныло усталое тело. Весело трещали сухие сучья, позванивал крышкой чайник. Собаки, получив свою порцию хлеба и мяса, дремали, чутко вздрагивая при каждом шорохе.

Иван Васильевич, бывалый охотник, прихлебывая из жестяной кружки крепкий чай, рассказывал о своих многочисленных охотничьих приключениях.

- Каждый зверь спасает жизнь по-разному. Мы, охотники, знаем все их хитрости. Но иной раз приходится встретить такое, что только диву даешься...

Охотился я по чернотропу на зайцев. Было уже холодно, речка у берегов покрылась льдом, со дня на день ждали первой пороши. Заливай (знатный был пес!) поднял зайца, Трубач с Докукой подвалили — и пошло!.. Стою я, как вкопанный, слушаю: музыка да и только! Так бы вот и слушал, слушал без конца...

Однако, думаю, куда же их ведет косой? По гону

соображаю: к мостику, что через речку; знакомый мне был лаз. Бросился я туда. Ветки бьются в лицо, рвут одежду... ничего не замечаю, мчусь: лишь бы вовремя поспеть. Бежал, бежал, споткнулся, упал на кучу хвороста. Встал, прислушался... что за оказия? Гона не слышно. Изредка тявкнет собачка этак досадливо, и опять тихо.

Вышел к мостику - собаки там. Бегают по берегу, скулят: след потеряли. Переманил я их на другой берег - и тут та же история.

Долго мы кругом шарили, в каждый кустик заглянули: нет да и только. Как сквозь землю провалился косой!

Стал я на мостике, закурил. Вдруг вижу - в полынье, у бурых камышей, что-то шевельнулось. Через минуту – опять…_ Присмотрелся - заячьи уши! Русак, оказывается, спрятался в воду, только мордочку высунул меж камышей. А вода-то ле¬дяная. Да делать нечего, сидит, терпит...

Рассмеялся тут я.

Ну, - говорю, - молодец! Люблю умниц. Живи на здоровье!

Отозвал собак, и мы пошли дальше.

Иван Васильевич допил чай и, укладывая кружку в сумку, заключил:

Всяк по-своему спасается от опасности!

Наблюдатель метеорологической станции Миша Соколов был молодой полярник. Он жил на далекой северной зимовке всего несколько месяцев. И уже через две-три недели после приезда Миша решил, что живи он в тундре хоть еще двадцать лет, ничего нового, пожалуй, не увидит. Уж очень унылы и однообразны были эти места! Плоская серая низменность с чахлой растительностью, низкое серое небо, пенистый морской прибой, о грохотом бьющийся у береговых камней… Мало интересного!

Лишь весной, когда с юга «валом валили» прилетные птицы, тундра оживала. Кряканье, писк, свист сливались в шумный концерт, не умолкающий ни на минуту. Огромные гусиные стаи опускались у самой зимовки, и птицы вели себя здесь как дома, почти не боясь людей.

Это были горячие дни для орнитолога Василия Семеновича Котельникова. С ружьем, фотоаппаратом и записной книжкой он сутками бродил по тундре, наблюдая за жизнью пернатых и собирая различные коллекции. В свободное время Миша с удовольствием помогал ученому снимать шкурки птиц, писать к ним этикетки.

Однажды Миша сказал Василию Семеновичу, что хотел бы занести в свой дневник какое-нибудь интересное наблюдение, но, видимо, ничего не сможет подметить. Далеко уходить он не имеет возможности, а у зимовки все так однообразно…

Ученый улыбнулся и ответил:

— А вы присмотритесь повнимательнее кругом. Здесь интересное — на каждом шагу.

Миша хотел было возразить, что он уже присматривался не раз, но промолчал. Кто знает, может быть, у исследователя природы должен быть какой-то особый глаз?

Прошло несколько дней, Миша успел уже забыть о разговоре с Василием Семеновичем, но он не забывал о своем желании,

И вскоре ему повезло.

За оградой метеорологической станции, на земле, устроили свое гнездо куропатки. Точнее, не устроили, а просто отыскали подходящую ямочку, натаскали в нее сухих травинок, и самка начала нести буровато-коричневые яйца.

Миша обнаружил гнездо случайно. Он проходил мимо ограды и едва не наступил на плотно прижавшуюся к земле серую курочку. Она вылетела из-под занесенного над нею сапога. Миша испуганно отпрянул назад, и это спасло гнездо.

В тот же день Миша увидел и самца. Его нетрудно было заметить, потому что он не сменил еще своего зимнего оперения. Маленький белый петушок то и дело мелькал среди кочек.

Можно было подумать, что будущее потомство нисколько не интересует самца. Он упорно держался в стороне от гнезда, словно не имел к нему ни малейшего отношения. Но так казалось лишь на первый взгляд.

Один раз над гнездом появилась пара серебристых чаек. Они летели низко, медленно, будто нехотя взмахивая крыльями, и зорко обшаривали воровскими глазами тундру. По всей вероятности, они заметили куропатку, потому что начали вдруг снижаться к самой земле, делая над гнездом короткие круги. Чайки явно намеревались полакомиться яйцами куропатки!

И тут откуда-то со стороны навстречу разбойницам взмыл петушок. Сердито нахохленный, он стремительно ринулся на противника. Миша невольно расхохотался: две большие чайки, не выдержав яростной атаки маленького петушка, поспешно улетели к морю…

Вскоре в гнезде появились птенцы. Теперь куропатке приходилось в поисках пищи часто отлучаться от своего многочисленного семейства. А белый петушок по-прежнему почти не появлялся у гнезда, отсиживаясь среди заросших карликовыми кустами кочек.

Мишу очень удивляло, что самец так долго не меняет зимнего наряда. Может быть, петушок потому и не подходит к гнезду, чтобы не привлекать к нему своим оперением врагов?

А найти его было очень легко. Остатки снега давно растаяли, тундра стала серо-зеленой, и как петушок ни старался укрываться в укромных местах, белые перья выдавали его с головой.

Как-то в ветреный день, закончив запись метеорологических наблюдений, Миша по привычке направился в ту сторону, где было гнездо куропаток. Но, сделав несколько шагов, он в изумлении остановился. С петушком творилось что-то неладное. Он, словно подбитый, шумно порхал над самой землей, иногда садился на кочки и тут же снова поднимался в воздух. Однако в его суетливом, казались, бестолковом полете можно было заметить явное стремление удалиться в сторону от гнезда.

«Кого-то отводит», — догадался Миша.

И верно, вскоре из-за кочек выпрыгнул песец и бросился вслед за петушком.

А петушка, казалось, совсем оставили силы. Он порхал перед самым носом своего врага. Песец несколько раз почти схватывал его, однако проворная птица ловко увертывалась и улетала дальше.

Внезапно рванул сильный порыв ветра. Это было как раз в тот момент, когда петушок взмыл перед пастью врага. Птицу крутнуло, бросило назад, песец прыгнул к ней навстречу, и ветер понес над тундрой белые перышки…

Через минуту песец исчез со своей добычей среди камней.

— Подвел беднягу зимний наряд, — вздохнул Миша. — Будь петушок серым, песец его, пожалуй, и не заметил бы… Странно, почему самцы меняют зимнее оперение почти на месяц позже, чем самки?

Этот вопрос заинтересовал Мишу, и он задал его Василию Семеновичу. Ученый подумал и ответил:

— Тут, по-моему, есть две причины. Петушки на яйцах не сидят, значит, во время гнездования защитная окраска им менее необходима, чем курочкам. Вернее, совсем не нужна…

— Почему? — удивился Миша. — Ведь они гибнут из-за своих белых перьев! Вот и мой петушок…

— Он попался в зубы песцу, — продолжал Василий Семенович. — Но его семья осталась цела. И только из-за того, что песец заметил его первого. Получается, что белая окраска петушка сыграла для птенцов большую роль…

— Да-а… задумчиво договорил Миша. — Выходит, он погиб, чтобы жили дети…