Общественная организация
Центр Чтения Красноярского края
Государственная универсальная научная библиотека Красноярского края
Главная Архив новостей Открытые книги Творческая мастерская Это интересно Юбилеи Литература Красноярья О нас Languages русский
Чтение – это акт творчества, в котором никто, кроме тебя, не может участвовать, а потому и не может помочь
Надин Гордимер
южноафриканская писательница, Лауреат Нобелевской премии по литературе за 1991 год

Юбилеи



24 июня исполняется 95 лет со дня рождения поэта  Инны Львовны Лисянской (1928 г.р.)

Ах бабочка-красавица, Павлиний Глаз!
Ах солнышко, песок, водохранилище!
Так радоваться можно лишь в последний раз,
Неужто тебе завтра на судилище?
Уже ль тебе, ликующая, невдомек,
Что каторжная жизнь или острожная —
Давно удел для мыслящего поперек,
Да и в поступках ты не осторожная.
А может быть, ты дурочкой не зря слывешь,
Все блага на земле на правду выменяв?
А ты в ответ смеешься и плывешь, плывешь,
Почти до седины на солнце вылиняв.
Но знает даже бабочка Павлиний Глаз
И вся вода, хранимая насильственно,
Что так плывут не в первый, а в последний раз/
И что тебе известна эта истина.
 
В прозаической книге «Хвастунья» Инна Лисянская  рассказала о своем детстве в Баку, о войне и работе в «госпитале лицевого ранения», о клевете и психушке, о встрече в 1967 году со своим мужем — поэтом и переводчиком Семеном Липкиным, о дружбе с Арсением Тарковским, Лидией Чуковской, Булатом Окуджавой… «Я с восьми лет ходила в церковь и молилась стихами (у меня дар импровизатора). Потом стала записывать…»
Как отмечал Александр Солженицын, «Инна Лисянская с раннего возраста была проникнута чувством сострадания. И это чувство прошло через всю ее жизнь…» Чувство сострадания к гонимым привело позднее Инну Лисянскую в правозащитное диссидентское движение и определило христианский лейтмотив ее поэзии.
На всю жизнь запомнились Лисянской слова Бориса Пастернака, сказанные о ее стихах: «То ли в конце 58-го, то ли в самом начале 59-го, точно не помню, я жила в Доме творчества в Переделкино, где меня познакомили с Корнеем Ивановичем Чуковским. Ему понравились мои стихи, и он часто просил меня их читать… И вот однажды он заглянул в мою комнату с необычайным гостем — Пастернаком и предложил мне прочесть Борису Леонидовичу три стихотворения…  Я без смущения, что свойственно невежественному человеку, прочла. Пастернак своим особенным голосом скорее спросил, чем сказал: «Откуда в армяно-еврейской крови, взращенной на азербайджанской почве, такая русская музыка?» И еще с заведомой жалостью и сочувствием посулил мне трагическое будущее. В каких выражениях — я не запомнила. А его отзыв в виде вопроса запомнился на всю жизнь, тем более что на другой день Корней Иванович мне передал, что провожал Пастернака до дачи, и тот дорогой дважды как бы недоуменно повторил запомнившуюся мне фразу...».
Иосиф Бродский назвал стихи Лиснянской «поэзией чрезвычайной интенсивности».  «Из всех русских поэтов, которых я знаю на сегодняшний день, — писал Бродский, — Лиснянская, может быть, точнее, чем кто иной, пишет о смерти,— это действительно самое прямое отношение с «предметом», о котором она говорит. А это ведь одна из самых главных тем в литературе...»
Роуэн Уильямс, 104-го архиепископ Кентерберийский, глава англиканской церкви, посвятил ей сонет и перевел шесть стихов Лисянской на английский.  
Но… Однажды Инна Лисянская полушутливо заметила: «Меня замечают только великие».
«Во всем виноваты мои стихи. Как бы я ни радовалась похвале высокого духовного лица, тот факт, что почти всем моим коллегам, да и читателям, я мало интересна, не случаен. Конечно, виновата и я сама: отказывалась от каких бы то ни было публичных выступлений. Жила всегда отдельно. Уединенно».
Инна Лисянская
К чему внимание заострять
На том, что вместе мы и поврозь?
Стрела амура — чтобы застрять.
Стрела Господня — чтобы насквозь.
Сквозь щель поменее, чем ушко,
В какое тщился верблюд пролезть,
Проходит то, что давно прошло,
И то, что будет, и то, что есть.
Вся смерть, прошедшая сквозь меня,
Всем чудом жизни во мне болит,
И воздух, дующий сквозь меня,
Паучьи волосы шевелит,
Колышет иву, колеблет пруд,
Толкает музыку сквозь камыш...
И если песни мои умрут,
То, значит, правду ты говоришь,
И, значит, нету меня темней,
И бред мой сущий — не вещий бред,
А ты бессмертен в толпе теней,
Поскольку свет сквозь тебя продет.
 
***
 
Что делать? — спросила у Жизни,— сказала: умри!
Что делать? — спросила у Смерти,— сказала: живи!
Чтоб что-нибудь делать, в духовке сушу сухари,
А дождь за окном, как томительный трепет в крови.
 
То ангел меня посещает, а то — сатана,
И каждый выходит из зеркала против окна,
И только себя я не вижу в стекле никогда,
А время течет, как течет дождевая вода.
 
Я ангелу плачусь, но тут же приходит другой,
Меж нами я воздух крещу обожженной рукой.
Мне кажется, ночь — это уголь сгоревшей зари,
А это сгорели в духовке мои сухари.
 
***
А теперь начни читать с конца:
Не велик лексический запас.
Мир по обе стороны лица
Шире широко раскрытых глаз.
Так и надо,— кулаки сожми
И протри солёные глаза,
Утешаться длинными слезьми
И неэкономно и нельзя.
Для начала их прибереги,
До начала — ровно сто страниц.
Что ты умудрилась в сон реки
Выронить из-под своих ресниц?
У реки, где всяк младенец свят,
У реки, где жалок всяк старик,
Слёзы высыхают, мысли спят,
Лодка — вечность, люлька — материк.
По материалам сайтов: